— В первый момент я принял его просто за какой-то
варварский молитвенный жезл. Я понимаю так, что весь этот район переполнен
странными культами и примитивными сектами. И на миг я принял тебя за адепта
одного из этих суеверий. Но если, как ты говоришь, это и в самом деле оружие,
тогда ты, должно быть, умеешь им пользоваться?
— До некоторой степени, — ответил человек в
черном.
— Ну, тогда хорошо, — сказал Яма, — ибо мне
не хотелось бы убивать человека, не знающего что к чему. Однако я считаю себя
обязанным указать, что когда ты предстанешь перед Высшим в ожидании суда, тебе
будет засчитано самоубийство.
Его визави едва заметно улыбнулся.
— Как только ты будешь готов, бог смерти, я облегчу освобождение
твоего духа от плотской его оболочки.
— В таком случае, только один пункт, — сказал
Яма, — и я тут же прекращу нашу беседу. Скажи, какое имя передать жрецам,
чтобы они знали, по кому провести заупокойные обряды.
— Я совсем недавно отказался от своего последнего
имени, — ответил пилигрим. — По этой причине августейший супруг Кали
должен принять свою смерть от безымянного.
— Рилд, ты безумец, — сказал Яма и обнажил свой
клинок.
Так же поступил и человек в черном.
— И надлежит, чтобы ты пошел на смерть безымянным, ибо
ты предал свою богиню.
— Жизнь полна предательств, — ответил тот, не
начиная боя. — Противодействуя тебе — причем в такой форме, — я
предаю учение моего нового господина. Но я должен следовать велениям моего
сердца. Ни мое старое, ни мое новое имя не подходят, стало быть, мне, и они
незаслуженны, — так что не зови меня по имени!
И клинок его обратился в пламя, пляшущее повсюду, сверкающее
и грохочущее.
Под неистовым натиском Яма отступил назад, пятясь шаг за
шагом, успевая проделать лишь минимальные движения кистью, чтобы парировать
сыплющийся на него град ударов.
Затем, отступив на десять шагов, он остановился, и они
фехтовали на месте. Парировал он чужие удары лишь с чуть большей силой, зато
ответные его выпады стали более неожиданными и перемежались финтами и
внезапными атаками.
По всем канонам воинского искусства, как на параде, взлетали
в воздух их клинки, пока, наконец, пот сражающихся ливнем не пролился на камни;
и тогда Яма перешел в атаку, неспеша, медленно вынуждая соперника отступать.
Шаг за шагом отвоевывал он потерянное вначале расстояние.
Когда вновь очутились они на том самом месте, где нанесен
был первый удар, Яма признал сквозь лязг стали:
— Отменно выучил ты свои уроки, Рилд! Даже лучше, чем я
думал! Поздравляю!
Пока он говорил, соперник его провел тщательно продуманную
комбинацию финтов и самым кончиком своего клинка рассек ему плечо; появившуюся
кровь трудно было заметить на красной одежде.
В ответ Яма прыгнул вперед, единственным ударом раскрыв
защиту противника, и нанес ему сбоку такой удар, который вполне мог бы просто
снести голову с плеч.
Человек же в черном опять принял защитную позицию, потряс
головой и, парировав очередную атаку, сделал ответный выпад, который, в свою
очередь, был парирован.
— Итак, горлышко твое обмакнули в купель смерти, —
сказал Яма. — Поищем тогда иных путей, — и его клинок пропел еще
более стремительную мелодию, когда он испробовал выпад снизу вверх.
Всей ярости этого клинка, позади которого стояли века и
мастера многих эпох, дал тогда выход Яма. Однако соперник встречал его атаки и
парировал все возрастающее число ударов и выпадов, отступая, правда, все
быстрее и быстрее, но не подпуская к себе хищную сталь и время от времени
совершая ответные выпады.
Он отступал, пока не очутился на берегу потока. Тогда Яма
замедлил свои движения и прокомментировал:
— Полвека назад, когда ты ненадолго стал моим учеником,
я сказал себе: «У него задатки мастера». Я не ошибся, Рилд. Ты, быть может,
величайший боец на мечах, появившийся на моей памяти. Наблюдая твое мастерство,
я почти готов простить тебе отступничество. В самом деле, жаль…
И он сделал ложный выпад в незащищенную грудь, в последний
момент клинок его нырнул под поставленный блок и обрушил свое лезвие на
запястье соперника.
Бешено размахивая своим ятаганом и целя в голову Ямы,
человек в черном отпрыгнул назад и оказался у самого бревна, что лежало поперек
расселины, в которой бурлил поток.
— И рука тоже! В самом деле, Рилд, богиня расщедрилась
в своем покровительстве. Попробуем это!
Сталь взвизгнула, когда он поймал клинок соперника в
железный захват, и, вырвавшись на волю, рассекла тому бицепс.
— Ага! Тут пробел, — вскричал он. — Попробуем
еще!
Клинки их сцеплялись и расходились, увертывались, кололи,
рубили, парировали, отвечали ударом на удар.
Яма в ответ на изощренную атаку противника ушел в глухую
защиту и тут же ответил, его более длинный, чем у соперника, клинок снова испил
крови из предплечья.
Человек в черном вступил на бревно, с размаху рубанув в
направлении головы Ямы, но тот легко отбил его клинок в сторону. Еще более
ужесточив свои атаки, Яма вынудил его отступить по бревну и тут же ударил ногой
по его лежащей на берегу оконечности.
Противник отпрыгнул назад и очутился на другом берегу. Едва
коснувшись земли, он тоже пнул ногой бревно, и то сдвинулось с места.
Прежде чем Яма мог вскочить на него, оно покатилось,
соскользнуло с берега и рухнуло в поток; вынырнув через миг на поверхность, оно
поплыло по течению на запад.
— Да тут всего семь или восемь футов, Яма!
Прыгай! — закричал человек в черном.
Бог смерти улыбнулся.
— Отдышись-ка, пока можешь, — посоветовал
он, — Из всех даров богов, дыхание — наименее оцененный. Никто не слагает
ему гимнов, никто не возносит молитв к доброму воздуху, дышат которым наравне
принц и нищий, хозяин и его пес. Но — боже упаси оказаться без него! Цени,
Рилд, каждый свой вздох, словно последний, ибо недалек он уже от тебя!
— Говорят, что мудр ты в вопросах этих, Яма, —
сказал тот, кого звали когда-то Рилд и Сугата. — Как говорят, ты — бог,
чье царство — смерть, и знание твое простирается за пределы понимания смертных.
Поэтому хотел бы я расспросить тебя, покуда праздно стоим мы здесь.
Не улыбнулся на это Яма насмешливой своей улыбкой, как
отвечал он на все предыдущие слова противника. Для него в этом было нечто
ритуальное.
— Что хочешь ты узнать? Обещаю тебе дар вопрошания
смерти.