Беспокойный отпрыск кардинала Гусмана - читать онлайн книгу. Автор: Луи де Берньер cтр.№ 54

– Полагаю, молодой человек, ты считал меня хорошим отцом. Но вот недавно я задумался – не было ли пренебрежения в моем отношении к тебе.

Дионисио, весьма удивленный, тактично ответил:

– Ты просто всегда ставил меня на место.

– Хочешь сказать, унижал тебя?

– Унизительнее всего, пап, что ты вне досягаемости. Может, потому я так и фордыбачил.

– Меня всегда беспокоило, Дио, что ты бунтовал против того, что, на мой взгляд, честно и справедливо. Но после твоей кампании против Пабло Экобандодо и его головорезов я понял: ты не хочешь подчиняться обычаям и моральным устоям, которые при ближайшем рассмотрении мелочны и пусты. – Генерал помолчал в раздумье, будто любуясь огромной луной, поднимавшейся над горизонтом. – Когда речь идет о действительно важном, ты героически подвергаешь себя опасности и рискуешь жизнью. Мы боялись за тебя, но в то же время нас просто распирало от гордости. И вот сейчас я хочу знать – как ты считаешь, был ли я в своей жизни достоин тебя?

У Дионисио к глазам подступили слезы, слова давались с трудом. Никогда прежде он не видел отца таким.

– Ты говоришь так, словно твоя жизнь кончилась, и вроде беспокоишься, какой приговор тебе за нее вынесут, – ответил Дионисио. – По-моему, пап, у тебя что-то совсем другое на уме.

Генерал поднялся и, не оборачиваясь, прошелся до конца дорожки.

– Большая часть жизни прожита бесполезно, – сказал он. – Сорок лет в армии, а значительного сделано мало. Вот только в последние десять лет я нашел занятие, которое оправдывает мое жалованье, а все остальное – пустота, и я заполнял ее женой и детьми. Потому и спрашиваю, получилось ли у меня что-нибудь.

Дионисио подумал и ответил:

– Я часто над этим размышлял и пришел к выводу: всем, что во мне есть, я обязан тебе. Ты – как пушка, что выстрелила мной, и цель выбрал ты. Раз вы мной гордитесь, значит, ты прицелился верно.

Генерал улыбнулся:

– Я так и думал, что ты найдешь образ, который мне понятен. А тебе известно, что снаряд, когда вылетает из ствола, вначале вихляет из стороны в сторону и лишь потом движется по идеальной дуге? Может, твое ужасное поведение в молодости – своего рода вилянье снаряда?

– Папа, мне все-таки кажется, ты чего-то не договариваешь. В чем дело?

Генерал Хернандо Монтес Соса сказал без всякой позы:

– С тех пор, как я стал главнокомандующим, вероятность, что меня убьют, возросла почти до неизбежности. Я воюю с бесчисленными партизанскими отрядами и с четырьмя наркобаронами; из-за нашего безголового правительства вполне возможен мятеж, потому что этого идиота Веракруса нет на месте. Кое-кто из аристократов правого крыла с дорогой душой прикончит зарождающуюся демократию. Вот почему, мой мальчик, я стал копаться в себе и задавать вопросы. Я хочу умереть, зная, что жил правильно и со смыслом, только и всего.

Дионисио поднялся со скрипнувшего стула и подошел к отцу. Приобнял его и искренне сказал:

– Папа, после смерти место в пантеоне тебе обеспечено. Солдаты тебя просто обожают, правительству повезло, что ты и в мыслях не держишь устроить переворот. Сестры любят тебя так, что удивительно, как они вообще вышли замуж. И я люблю тебя, и даже мои ягуары не отходят от тебя ни на шаг. Человек, окруженный такой любовью, жил не напрасно.

– А ты помнишь Произвол? Хотя нет, конечно, ты тогда был совсем маленький. Боюсь, все это снова повторится. Слабое правительство, хаос в обществе – идеальные условия для размножения фанатиков. Знаешь, как вела себя армия во время Произвола?

Дионисио помотал головой.

– Она всегда опаздывала. Мы добирались до места событий, и оказывалось, что либералы или консерваторы там уже побывали и ушли, оставив за собой разграбленные селения. Сотни трупов, даже детей не щадили. И не просто убитые, а замученные и истерзанные. Катилась волна разнузданного насилия и садизма, и все это убедило меня, что у соотечественников изуродована душа. Один епископ, по прозвищу Молот для Еретиков, подстрекал католиков-консерваторов убивать протестантов. А либералы – они и тогда были против церкви – демонстративно убивали священников и насиловали монахинь. Я предвижу снова этот ад, и у меня душа кровью обливается. Знаешь, когда-то инки попросили индейцев-аймара помочь управлять империей, а те в ответ прислали вшей. Похоже, еще до испанского нашествия нами двигало в основном презрение. Терпимость у нас не в обычае.

Дионисио посмотрел на своего знаменитого отца, и у него сжалось сердце: тот опустил голову в печальном предчувствии.

– Наверное, терпимость появится, когда люди устанут от догм. Прости, но потому я и отказался от вашей веры и перестал ходить в церковь.

Генерал усмехнулся:

– Между нами, в моей вере больше инстинкта, чем убежденности. Маме только не говори, ладно? Прогуляемся?

Отец с сыном прошлись по саду, вспоминая, по случаю какого праздника мама Хулия посадила то или иное дерево.

– Ты помнишь Фелипе? – спросил генерал. – Брата Аники, он еще в гвардии служил? Недавно стал самым молодым полковником в армии. Знаешь, а я ведь познакомился с английским послом.

– Ух ты!

– Да, он очень интересуется Кочадебахо де лос Гатос, ему хочется посмотреть настоящий древний город. Он известный языковед, говорит на хинди и на четырех (африканских языках, вот его и прислали сюда, где они не пригодятся. Насколько я понимаю, это очень по-английски. Можно, я привезу его к вам?

– Да, конечно, пап, – ответил Дионисио, не задумываясь о возможных последствиях.

– Мы приедем в десять ноль-ноль шестого июня, – сказал генерал, и Дионисио знал, что так оно и будет. Его отец – единственный в стране человек, который называл время не «по-латиноамерикански», а «по-английски».

Его преосвященство взглянул на письменный стол и увидел, что тот превратился в сгнивший гроб; меж перекошенных досок торчали вшивые космы, раскачиваясь, как усики травы ветреницы. Седые жгуты росли прямо на глазах и обматывали ножки стульев. Одна прядь удавом обвила и сжала ногу кардинала. Он закричал и отдернул ногу, при этом гроб рассыпался в прах, и с пола, где раньше был стол, на кардинала теперь смотрел мертвец: высохшая кожа обтягивала кости, как у индейской мумии, потоком струились отраставшие волосы, желтые зубы ощерились в презрительной бессмысленной улыбке.

Лицо кардинала покрылось потом, дикий ужас стиснул сердце, когда черная змейка, мелькнув, точно язык, что после еды слизывает соус с губ, выскользнула изо рта мертвеца и снова скрылась с омерзительно плавным изгибом.

Его преосвященство загораживал лицо локтем, но понимал, что мертвец все равно смотрит. Истошный крик не спасал от этих любопытных, обвиняющих и налитых кровью глаз с черными колючими зрачками.

Послышался сухой треск: уста мертвеца разомкнулись, и резкий, нечеловеческий голос, в котором больше от ветра или воды, произнес: «Смотри!»