Оставив винтовку Свинцову, Чонкин вышел из лесу с пустым
вещмешком. Пройдя часть пути берегом Тёпы, поднялся он к стоявшим на отшибе амбарам
и за ними долго таился, однако из-за амбаров ни черта не было видно.
Перебежал к Нюриной избе, ткнулся в дверь – заперта. Хотел
было сунуться за ключом под половицу, да, услыхав отдаленные голоса, вгляделся
и увидел, что в сумерках возле конторы снова народ сгустился, а на дороге,
покрытая пылью, стоит легковая машина.
«Неужли обратно митинг?» – подумал Чонкин и, раздираемый
опасным для него любопытством, двинулся сперва к забору, потом к избе Гладышева
и короткой перебежкой к машине, а уж от нее к конторе.
Народ стоял, тесно сомкнувшись. Чонкин привстал на цыпочки,
выдвинул вперед подбородок и раскрыл рот.
На крыльце конторы худой длинный немец в черном мундире и в
очках размахивал руками, выкрикивая:
– Крестьяне! Победоносная германская армия пришла к вам на
помощь и навсегда освободила вас от власти большевиков. Евреи и комиссары
никогда больше не будут вас грабить. Германское верховное командование
надеется, что вы с благодарностью встретите своих освободителей и добровольно
сдадите излишки продуктов нашим уполномоченным.
Широко расставив ноги, впереди всех в своей широкополой
соломенной шляпе стоял Кузьма Гладышев.
– Правильно! – говорил он, в нужных местах ударяя в ладоши.
Чонкин попятился назад к машине и, никем не замеченный,
покинул деревню.