Суд над Лоуренсом Реддингом и Анной Протеро – достояние
гласности. Я не намерен повторять отчеты прессы. Замечу только, что большие
почести выпали на долю инспектора Слака, благодаря служебному рвению и уму
которого преступники были переданы в руки правосудия. Естественно, об участии
мисс Марпл нигде не упомянуто. Да она сама пришла бы в ужас при одной мысли об
этом.
Летиция зашла ко мне перед самым судом. Она вплыла в дверь
моего кабинета, как всегда похожая на бесплотную тень. Она сказала, что с
самого начала была уверена в виновности мачехи. Под предлогом поисков желтого
беретика она хотела обыскать кабинет получше – надеялась, что ей удастся
обнаружить что-нибудь, укрывшееся от глаз полиции.
– Знаете, – протянула она своим отрешенным
голоском, – они же не могли ее так ненавидеть, как я. А ненависть очень
помогает.
Она ничего не нашла, но зато подбросила под стол сережку
Анны.
– Раз я знала, что она убийца, то какая разница. А в том,
что убила она, у меня сомнений не было.
Я незаметно вздохнул. Летиция никогда не научится понимать
некоторые вещи. В каком-то отношении она поражена моральным дальтонизмом.
– Какие у вас планы, Летиция? – спросил я.
– Когда все будет позади, я уеду за границу. – Она
помолчала и добавила: – Я еду за границу со своей матерью.
Я взглянул на нее, не веря своим ушам.
Она кивнула.
– Неужели вы не догадывались? Миссис Лестрэндж – моя мать.
Она при смерти, знаете? Она хотела со мной повидаться и приехала сюда под
вымышленным именем. Ей помогал доктор Хэйдок. Он очень старый друг, когда-то
был в нее по уши влюблен – видно невооруженным глазом! Он к ней неравнодушен.
Мужчины всегда сходили с ума по маме, я знаю. Она и сейчас ужасно
привлекательна. Во всяком случае, доктор Хэйдок ею очарован и во всем помогал
ей. Свое настоящее имя она скрыла – люди обо всем болтают и сплетничают,
противно! Она тогда пошла к отцу, сказала, что умирает и очень хочет меня
повидать. А отец вел себя как скотина. Сказал, что она потеряла все
родительские права и что я думаю, будто она умерла. Как бы не так, меня не
проведешь! Такие, как отец, никогда дальше своего носа не видят!
Но мама сдаваться не собиралась, она у меня с характером.
Она просто считала, что приличнее обратиться сперва к отцу, а когда он ей так
нагрубил, послала мне записочку, мы договорились, что я уйду с тенниса пораньше
и встречусь с ней в конце тропинки в четверть седьмого. Мы просто встретились
на минутку и условились, когда встретимся снова. Расстались до половины
седьмого. А потом я была в кошмарном состоянии – боялась, что ее обвинят в
убийстве отца. Уж у нее-то была причина его ненавидеть. Поэтому я и добралась
до ее портрета – там, на чердаке – и изрезала его. Полиция могла разнюхать про
портрет и узнать ее – вот чего я боялась. И доктор Хэйдок тоже перетрусил. Мне
даже казалось, что он иногда всерьез думает, что она и есть убийца! Мама такая
отчаянная. Она не думает о последствиях.
Она на минуту замолчала.
– Вот что странно... Мы с ней действительно родные. А отец
мне был как неродной. Но мама... ладно, я еду с ней за границу, это решено. Я
буду рядом с ней до... до конца.
Она встала, и я взял ее руку в свои.
– Да благословит Господь вас обеих, – сказал я. –
Я уверен, что в один прекрасный день вас ждет большое счастье, Летиция.
– Пора бы, – сказала она, пытаясь засмеяться. – До
сих пор оно меня не очень-то баловало, а? Да ну, в конце концов, это неважно.
Прощайте, мистер Клемент. Вы всегда ко мне хорошо относились, вы ужасно добрый,
и Гризельда тоже.
Гризельда!
Пришлось рассказать ей начистоту, как ужасно огорчило меня
анонимное письмо; сначала она рассмеялась, а потом с самым серьезным видом меня
отчитала.
– Тем более, – сказала она в заключение, – что я
собираюсь в будущем стать скромной и богобоязненной – в точности как отцы
пилигримы
[39]
.
Я никак не мог представить себе Гризельду в роли отца
пилигрима.
Она продолжала:
– Понимаешь, Лен, в мою жизнь скоро войдет что-то новое, и я
стану более спокойной, уравновешенной. В твою жизнь оно тоже войдет, только
тебе оно принесет радость, молодость, во всяком случае, я на это надеюсь! И ты
не будешь то и дело называть меня «дорогое дитя», когда у нас будет настоящий
ребенок, мой и твой. Знаешь, Лен, я решила, что пора мне стать настоящей «женой
и матерью» (как пишется в книгах), и домашним хозяйством тоже займусь всерьез.
Я уже купила три книжки: две – «Домоводство» и одну – «Материнская любовь», и
если уж это не сделает меня идеальной, я не знаю, что еще для этого нужно!
Книжки потешные, я смеялась до колик, нет, написаны они всерьез, ну ты сам
понимаешь. Смешнее всего про воспитание молодого поколения.
– А ты случайно не купила книгу «Как надо обращаться с
мужем», признавайся? – спросил я с опаской и привлек ее к себе.
– Мне она ни к чему, – отвечала Гризельда. – Я
образцовая жена. Я люблю тебя всем сердцем. Что тебе еще нужно?
– Ничего, – сказал я.
– Ты не мог бы сказать, ну хоть один-единственный разок, что
безумно меня любишь, а?
– Гризельда, – сказал я, – я тебя обожаю! Я тебя
боготворю! Я люблю тебя безумно, безнадежно и страстно, да простит мне Бог!
Моя жена глубоко и удовлетворенно вздохнула.
Вдруг она выскользнула из моих объятий.
– Вот досада! Сюда идет мисс Марпл. Ни словечка ей, слышишь!
Не хватало мне только, чтобы мне подсовывали подушки под спину и настаивали,
чтобы я держала ноги повыше! Скажи, что я ушла играть в гольф. Это собьет ее со
следа, и это чистая правда – я забыла там свой желтый свитер, а он мне нужен.
Мисс Марпл подошла к окну, смущенно остановилась поодаль и
спросила, может ли она видеть Гризельду.
– Гризельда, – сказал я, – ушла на поле для
гольфа.
В глазах мисс Марпл вспыхнула тревога.
– О! Но, согласитесь, это крайне неосторожно в ее положении.
И она залилась самым милым, старомодным,
стародевически-стыдливым румянцем, как и подобает настоящей леди.
Чтобы скрыть минутное замешательство, мы торопливо
заговорили о деле Протеро, вспомнили «доктора Стоуна», который оказался вором и
мошенником, известным под многими именами и кличками. С мисс Крэм, кстати, было
полностью снято обвинение в соучастии. Она после долгого запирательства
призналась в том, что отнесла чемодан в лес, но сделала это по доверчивости –
доктор Стоун ее уверил, что опасается соперничающих с ним археологов – от них
всего можно ожидать, даже открытого грабежа ради того, чтобы дискредитировать
его теорию. Судя по всему, девушка приняла эти россказни за чистую монету. А
теперь, как поговаривают в деревне, она отправилась на поиски какого-нибудь
неподдельного пожилого холостяка, которому нужна секретарша.