Ненавижу - читать онлайн книгу. Автор: Анастасия Монастырская cтр.№ 50

Вот и Селезнев думал, пока его приглашали на симпозиумы, фестивали, в провинцию и за границу. Как и полагается жене, я ездила вместе с ним. Иногда, конечно, и преимущественно в провинцию, кому нужна жена за кордоном. Там других соблазнов хватает за глаза и за уши. Но честно говоря. Я нисколько не обижалась. В конце концов, у каждого должна быть своя частная жизнь. И когда Чернышевский писал о раздельных спальнях, он, по сути, был прав. В браке должна быть свобода, в разумных пределах, разумеется, но свобода и право на личное пространство. Через пять лет такой жизни я уже не могла сказать, люблю ли собственного мужа или нет. Привыкла. Так привыкаешь к памятнику, который стоит в ближайшем скверике по дорогу на работу; к магазину, где ты покупаешь продукты; к дню выплаты зарплаты — последняя пятница месяца; так привыкаешь, что в ночь с 31 декабря на 1 января наступает Новый год. Вот и к присутствию Селезнева в своей жизни я привыкла.

А потом он начал снимать фильм. Странную историю про маленького человека, попавшего в мир избранных. Грязная футболка среди смокингов. Холодные пельмени против икры. Разбитые кроссовки наступают на ботинки из крокодиловой кожи. Неравная битва гегемона с гламуром. На фоне богатых, успешных и амбициозных людей главный герой выглядел абсолютным придурком, и его монологи абсолютно не цепляли. Потому что неудача в сравнении с успехом находится в заведомом проигрыше. Селезнев уперся: снимет и все-тут.

— Фильм некоммерческий, — сказала я, прочитав сценарий. — Сделать его ты сделаешь, но не продашь. Лучше черная комедия, но с обязательным хэппи-эндом. Кому нудны твои заклинания про нищих, сирых и убогих? Добро ты это снимал лет десять назад, тогда, может быть, на социалке бы и прокатило. Но сейчас конец девяностых, конец тысячелетия. Селезнев, я тебя умоляю: сними лучше мистику с детективным уклоном, разлетится, как горячие пирожки в двадцатиградусный мороз.

Как он орал! Комедия! Мистика! Детектив! Да лучше бы я ему сразу яду предложила. Цианистого калия, например. Неужели он так ошибся в своей жене?! Неужели родная жена — друг, товарищ, духовный единомышленник — не понимает таких простых вещей: что история маленького человека никогда не устареет?! Потому что мы все маленькие человеки, и мы все сражаемся против системы: будь то государственная машина или светская тусовка в районе Рублевки.

— Селезнев, вернись на землю! Ни один маленький человек не станет смотреть фильм про себя, любимого. «Шинель» Гоголя только в школе читают, а потом — никогда! И Достоевского тоже, разве что хандра осенняя разобьет. А ты — фильм. Мы же доллары впервые, можно сказать, в руках держим. Соки натуральные, свежевыжатые попробовали, за границу в массовом порядке съездили — а ты маленький человек. Да ты до Канн не доедешь — засмеют.

До сих пор уверена, что снимать он начал из чистого упрямства, чтобы доказать, что я неправа. Съемки пришлись аккурат на дефолт, когда проблемы маленьких людей интересовали разве что самих маленьких людей, да и то постольку поскольку. Но выкарабкался ведь, собака, нашел какого-то иностранного спонсора, озабоченного засильем массовой культуры, и съемки пошли. Спонсор присоветовал специалиста по элите и толпе. Причем настоятельно присоветовал. Пришлось взять, во избежание политически-идеологически-финансового конфликта. Так мы познакомились с Семеном Мазуриком.

* * *

Было в нем что-то такое, волнующее и напускное — в общем, лже мужское. На таких мужчин смотришь и думаешь: с таким бы и в постель легла, и в разведку бы пошла, да и на шалашик, пожалуй, согласилась. Но в постели он тороплив и суетлив, в разведке — болтлив и ненадежен, а в шалашике — пахуч, занудлив и прожорлив. Но все это узнается потом, когда подпускаешь к себе настолько близко, что даже и шага назад уже не сделать.

Но хорош, собака! И черный глаз горел, и гормон пошаливал, а то и зашкаливал. К тому же я еще со времен пионерского детства питаю слабость к бородатым мужчинам. Особенно в сексе. Но мои эротические переживания — мои эротические переживания. Вам о них знать совершенно ни к чему.

Мазурик появился через неделю после начала съемок. Прочитал сценарий, сделал несколько поправок карандашом и переговорил со сценаристом. Селезнев его упорно не замечал, так что общение пришлось взять на себя мне. Поговорили, приближаясь на цыпочках, ощупывая каждое слово языком, пунктиром восстанавливая направление возможной беседы. И так до первой развилки-перекрестка. Остановились, переглянувшись. Кто куда? И не сговариваясь, свернули налево. Все, понеслось. Любимые авторы. Любимые фильмы. Любимые идеи. Любимые исторические персонажи. Интеллектуальная дружба, у которой были все шансы перейти в интеллектуальную страсть (любовь?).

Пока Селезнев до хрипоты орал "Мотор!", мы с ним под подаренный спонсором коньячок вели философские дискуссии на тему того, могут ли быть материальными чувства и разум. Когда разум и чувства надоели по причине отсутствия их физического воплощения, мы перешли к обсуждению человеческих грехов. Меня тогда волновал вопрос, почему порядочный и хороший человек вдруг впадает в какую-то крайность. Ведь грех — это эмоциональная крайность, да?

Мазурик не согласился:

— В основе любого человеческого порока лежат простые химические реакции, происходящие в организме. Об этом написал один исследователь. Кажется, его звали Медина. Или у него фамилия такая, не помню. Не суть. Суть в том, что сопротивляться грехам бесполезно, потому что во всех наших проступках ощущаются отголоски животных инстинктов. Мы — животные, облагороженные, отмытые, прирученные к цивилизации, но и только… животные.

— Ну, и как, к примеру, тогда можно объяснить человеческую жадность? Один с себя последнюю рубашку снимет, а второй удавится за снег зимой.

— Жадность — всего лишь навязчивая борьба за право собственности, и возникает это чувство исключительно тогда, когда это право у тебя отнимают. Вот и все. В основе жадности или скупости всегда лежат два фактора: страх и беспокойство. Страх, что кто-то придет и отнимет, и что этого у тебя больше не будет. Беспокойство за свое благополучие, как материальное, так и личное. Есть в нашем мозгу такой участок: у него еще очень забавное название — "нуклеус аккумбенс". Маленький, невзрачный, но именно он и является центром человеческой скупости. Он включается, когда мы начинаем беспокоится за свое имущество.

К примеру, когда человек предчувствует материальное поощрение (то есть получает неожиданный приз, премию, зарплату, выигрыш), то он мгновенно возбуждается. Кровь приливает к голове, лицо краснеет, зрачки расширяются, пульс учащается. Иными словами, он впадает в азарт и одновременно чувствует психологическое удовлетворение от происходящего. Если же у нас отнимают что-то наше — имущество, женщину, работу, премию, жизнь, или же мы просто подозреваем, что все это могут отнять, мы опять таки впадаем в крайнее возбуждение, и потому не можем адекватно оценивать свои поступки.

— А как же религия, моральные устои, нравственность?

— Забудьте об этом. Миром правит биология, а не бог. У каждого есть своя собственная цензура, вопрос лишь в том, насколько близко она соприкасается с цензурой социальной.