– Осторожней с прилагательным «маленький», – предостерег Блэйн и потянулся за полотенцем. – Давай, старина, мы не потерпим такого унижения.
Он обернул вокруг талии полотенце, и Сантэн кивнула.
– Так-то лучше. Теперь я могу не отвлекаясь заняться делом.
Она взяла приготовленную бритву и быстрыми уверенными движениями наточила ее о ремень.
– Где ты этому научилась? Я начинаю ревновать.
– Папа, – объяснила она. – Я всегда подравнивала ему усы. Теперь не шевелись.
Она большим и указательным пальцами зажала кончик его крупного носа и приподняла.
– За то, что получится…
Из-за зажатого носа голос Блэйна звучал приглушенно. Малкомс закрыл глаза и поморщился, когда лезвие прошлось по его верхней губе, а Сантэн несколько мгновений спустя отступила, вытерла пену и волосы с бритвы, отложила ее и вернулась, чтобы вытереть ему верхнюю губу, а потом провести по ней кончиками пальцев.
– Выглядит лучше, и на ощупь приятно, – сказала она. – Но есть последняя проверка.
И Сантэн поцеловала его.
– Хм-м!
Она одобрительно замурлыкала и, не прерывая поцелуя, развернулась и села к нему на колени.
Поцелуй продолжался долго, пока Сантэн не оборвала его и не посмотрела вниз. Полотенце соскользнуло.
– А вот опять маленький усатый дьявол, он явно напрашивается на неприятности.
Она наклонилась и осторожно вытерла остатки пены с кончика.
– Видишь! Даже он выглядит лучше гладко выбритый.
Блэйн встал с ней на руках.
– Я думаю, мадам, вам пора на собственном горьком опыте убедиться, что не все сходит вам с рук, и понять, кто здесь главный.
И он отнес Сантэн на кровать у дальней стены.
Много позже, держа в руках чашки с горячим супом из морепродуктов, они сидели поджав ноги на кровати, набросив на плечи яркое одеяло басуто, прислонившись друг к другу, и смотрели, как тени от огня пляшут на грубых оштукатуренных стенах, слушали, как снаружи в наступившей темноте вздыхает в тростниковой крыше ветер с океана.
– Одно из моих умений, – похвастал Блэйн: в супе было много кусков капского корацина и омара, которых он поймал сегодня. – Замечательное средство для тех, кто переутомился.
Блэйн дважды наполнял чашки, потому что оба очень проголодались, а потом Сантэн прошла к огню – ее обнаженное тело блестело в красноватом свете, – и принесла горящую ветку, чтобы он закурил сигару. Когда сигара разгорелась, Сантэн снова забралась под одеяло и прижалась к Блэйну.
– Ты нашла молодого человека, которого искала? – лениво спросил Блэйн. – Эйб Абрахамс обращался ко мне за помощью.
Он не подозревал, как подействует на нее этот вопрос. Сантэн усилием воли справилась с оцепенением и просто покачала головой.
– Нет. Он исчез.
– Это был сын Лотара Деларея. Я догадался.
– Да, – согласилась она. – Я тревожилась о нем. Отца осудили, и он, должно быть, остался совсем один.
– Я продолжу поиски, – пообещал Блэйн. – И дам тебе знать, если что-нибудь выяснится. – Он погладил ее по голове. – Ты добрая, – прошептал он. – У тебя нет причин печься об этом мальчике.
Они снова замолчали, но упоминание о внешнем мире нарушило очарование и породило цепь мыслей, неприятных, но таких, которые следовало додумать до конца.
– Как Изабелла? – спросила Сантэн и почувствовала, как напряглись мышцы его груди под ее щекой. Блэйн выдохнул облако сигарного дыма и только тогда ответил:
– Ее состояние ухудшается. Атрофия нервов нижней части тела. Изъязвление. С понедельника она в больнице «Грот Шуур»
[18]
. Язвы на копчике не заживают.
– Мне жаль, Блэйн.
– Поэтому мне и удалось вырваться на несколько дней. Девочки у бабушки.
– Я ужасно себя чувствую.
– Мне было бы гораздо хуже, если бы я не видел тебя, – ответил он.
– Блэйн, мы должны придерживаться своего решения. Не причинять боли ей или девочкам.
Он молчал, потом вдруг бросил окурок сигары через всю комнату в огонь.
– Кажется, ей придется отправиться в Англию. В больнице Гая
[19]
есть хирург, который творит чудеса.
– Когда?
Сердце в груди превратилось в пушечное ядро, которое душило Сантэн своей тяжестью.
– Перед Рождеством. Все зависит от исследований, которые сейчас проводят.
– Тебе, конечно, придется отправиться с ней?
– Это означало бы отказаться от поста администратора и погубило бы мою карьеру…
Блэйн замолчал: раньше он никогда не говорил с ней о своих амбициях.
– И шанс получить место в будущем правительстве, а со временем и пост премьер-министра, – закончила она за него.
Он пошевелился, взял ее лицо в ладони и повернул, чтобы смотреть ей в глаза.
– Ты знала? – спросил он, и Сантэн кивнула.
– Ты считаешь, это жестоко? – спросил он. – Что я из-за своих эгоистических амбиций отправляю Изабеллу одну?
– Нет, – серьезно ответила она. – Я кое-что знаю об амбициях.
– Я предлагал поехать с ней, – сказал он, и в глубине его зеленых глаз зашевелились тревожные тени. – Изабелла не согласилась. Она настаивает, чтобы я остался здесь. – Он снова положил голову Сантэн себе на грудь и принялся гладить волосы от виска. – Она удивительный человек – такое мужество. Сейчас боль почти не прекращается. Она не может спать без опия, но боль все время усиливается, и приходится принимать больше опиума.
– Я чувствую себя ужасно виноватой, но все равно рада возможности быть с тобой. Я ничего у нее не отнимаю.
Но это была неправда, и Сантэн это знала. После того как Блэйн уснул, она долго лежала без сна. Лежала, прижавшись ухом к его груди, и слушала, как бьется его сердце и наполняются и опустошаются легкие.
Когда она проснулась, он уже был в шортах и снимал с полки на стене над очагом старую катушку Скарборо
[20]
.
– Завтрак через двадцать минут, – пообещал он, оставляя ее в кровати, но почти сразу вернулся, неся сверкающую металлом и серебром рыбину длиной почти в руку. Он положил ее на решетку над углями, потом подошел к Сантэн и стянул с нее одеяло.