* * *
«Таким должен быть рай, – подумала Сантэн. – А Ева чувствовала то, что чувствую сегодня я».
Она вела машину медленнее обычного, то есть не слишком гнала. Хотя сердце рвалось в полет, она сдерживалась, чтобы ожидание стало острее.
– Я не видела его целых пять месяцев, – шептала она. – Еще пять минут сделают только слаще миг, когда я окажусь в его объятиях.
Несмотря на заверения и самые благие намерения Блэйна, победили условия, которые поставила Сантэн. После мгновений, улученных в зале суда, они не оставались наедине. Все это время их разделяли сотни миль: Блэйна его обязанности удерживали в Виндхуке, Сантэн в Вельтевредене отчаянно, день и ночь боролась за выживание своей финансовой империи: та агонизировала, смертельно раненная утратой алмазов, из которых пока не нашли ни одного камня. Мысленно Сантэн сравнивала этот удар с охотничьей стрелой О’ва, маленького желтого бушмена: с тростинкой, хрупкой и легкой, как перышко, но вымазанной смертоносным ядом, которому не способна противостоять самая крупная африканская дичь. Яд ослаблял и медленно парализовал добычу, которая вначале шаталась, потом падала и лежала, тяжело дыша, не в состоянии подняться, ожидая, пока холод смерти проникнет в крупные сосуды или милосердный охотник нанесет быстрый удар.
– Я сейчас лежу парализованная, а вокруг меня собираются охотники.
Все эти месяцы она сражалась, призвав на помощь все силы и все мужество, но теперь устала – устала до последней клеточки, до мозга костей. Она подняла взгляд к зеркалу заднего обзора и с трудом узнала отражавшееся там темное от усталости и отчаяния лицо с ввалившимися глазами. Скулы словно просвечивали сквозь светлую кожу, в углах рта морщины усталости.
– Но сегодня я забуду об отчаянии. Я не отдам ему ни минуты. Я буду думать о Блэйне и том очаровании, которое подарила мне природа.
Она выехала из Вельтевредена на рассвете и сейчас ехала ста двадцатью милями севернее Кейптауна, по обширным безлесным равнинам Намакваленда, спускаясь туда, где зеленое Бенгельское течение ласкало скалистый западный берег Африки. Однако океан еще не был виден.
Дожди в этом году запоздали, весеннее буйство зелени задержалось, и хотя до Рождества оставалось всего несколько недель, вельд сверкал царским многоцветьем. Большую часть года эти равнины были тусклы и продувались ветром, малонаселенные и неприветливые. Но сейчас пологие спуски и подъемы были одеты сплошным покровом, столь ярким и многоцветным, что уставали глаза. Землю обширными полосками и участками покрывали дикие цветы пятидесяти разновидностей и стольких же оттенков; виды стремились расти колониями, и местность напоминала огромное лоскутное одеяло, такое яркое и ослепительное, словно оно отражало краски самого неба. Глаза болели от такой насыщенности цветов.
В этом великолепном хаосе единственным ориентиром оставалась проселочная дорога, но и ее заполонили цветы. На возвышении между колеями густо росли дикие цветы, они задевали дно старого «форда» с мягким шорохом, как вода горного ручья. Сантэн медленно преодолела очередной пологий подъем и неожиданно остановилась на вершине, выключив мотор.
Перед ней лежал океан. Его зеленые просторы, ограниченные другим океаном – цветочным, пестрели ярко-белыми пятнами. Влетев в открытое окно, морской ветер взъерошил Сантэн волосы, и она невольно радостно засмеялась, заслонила глаза от оранжевых, красных и желтых цветочных полос и принялась разглядывать берег.
«Это хижина, – предупредил в последнем письме Блэйн. – Две комнаты, водопровода нет, выгребная яма и открытый очаг. Но я в детстве проводил здесь каникулы и люблю это место. Со смерти отца я его ни с кем не делил».
И нарисовал карту ведшей сюда дороги.
Она сразу увидела дом – на берегу океана, за выступом скалы на изгибе крошечного залива. Тростниковая крыша почернела от времени, но толстые земляные стены были выбелены и казались такими же яркими, как пена, покрывающая зеленое море. Из трубы поднимался дым.
За домом Сантэн заметила движение, разглядела крошечную фигуру на камнях у края моря; и вдруг отчаянно заторопилась.
Мотор не заводился, хотя она изо всех сил вертела заводную ручку.
– Merde! Дважды мerde!
Машина была старая и досталась ей от предыдущих владельцев поместья; Сантэн заменила ею разбитый «даймлер», и вот заглохший мотор стал нежелательным напоминанием о теперешнем финансовом положении Сантэн, разительно отличавшемся от тех времен, когда она ежегодно покупала новенький желтый «даймлер».
Сантэн сняла машину с ручного тормоза и покатила вниз по склону, набирая скорость, потом выжала сцепление и двигатель взревел; Сантэн свела машину с холма и остановилась у беленого дома.
Она выбежала на черные камни над водой, над колышущимися полями водорослей с черными стеблями, которые плясали в волнующемся море, и закричала, замахала руками; ее голос был еле слышен сквозь ветер и рокот океана, но Блэйн поднял голову и увидел ее, и побежал, прыгая по черным скользким камням.
На нем были только серовато-зеленые шорты, в руке он держал связку скальных омаров. С последней встречи у него отросли волосы. Влажные, они курчавились, в них блестела морская соль, Блэйн смеялся, широко раскрыв рот, сверкая зубами. Еще он отрастил усы. Сантэн не была уверена, нравится это ей или нет, но эта мысль тут же забылась в буре эмоций. Сантэн бросилась Блэйну навстречу и прильнула к его голой груди.
– О Блэйн! – всхлипывала она. – Боже, как я соскучилась!
Она протянула ему губы. Лицо Блэйна было мокрым от брызг, губы солеными. Усы кололись. Она поняла, что усы ей не нравятся, и совершенно справедливо, но тут Блэйн подхватил ее и побежал с ней к хижине, и она плотно обхватила его за шею, подпрыгивая у него на руках при каждом прыжке, смеясь и задыхаясь от желания.
* * *
Блэйн сидел на трехногой табуретке перед открытым очагом, в котором, насыщая воздух своим ароматом, горели поленья молочного дерева. Сантэн стояла перед ним, кисточкой из барсучьего ворса взбивая пену в чашке для бритья, а Блэйн продолжал сетовать:
– Мне потребовалось пять месяцев, чтобы их отрастить. Я так гордился ими! – Он в последний раз подкрутил усы. – Они такие лихие, ты так не думаешь?
– Нет, – твердо ответила Сантэн, – не думаю. Уж лучше целоваться с дикобразом.
Она наклонилась и намылила его верхнюю губу, потом выпрямилась и критически оценила дело рук своих.
Сидевший на стуле Блэйн после занятий любовью был совершенно голый, и Сантэн вдруг озорно улыбнулась. Прежде чем он догадался о ее намерениях, она снова подошла и комком белой пены с кисточки увенчала самую интимную выступающую часть тела полковника.
Он в ужасе посмотрел вниз.
– Там тоже?
– Ну это все равно что себе досадить, чтоб другому навредить, – хихикнула она. – Приблизительно так. – Склонив голову набок, она высказала свое взвешенное мнение: – Этот маленький дьявол с усами выглядит гораздо лучше тебя.