Холкрофт смешался с толпой и двинулся по пандусу, ведущему к выходу в город. Хотя его то и дело толкали спешащие мимо люди, он, казалось, не обращал никакого внимания на толчею. Его невидящие глаза были устремлены вперед. В никуда.
Внезапно человек у колонны насторожился. Годы тренировки научили его быть готовым к неожиданным событиям — к мельчайшим сбоям в обычном течении событий. И он увидел этот сбой. Двое с лицами не похожими ни на одно из лиц окружавших их людей — безрадостные, хмурые, без тени радостного возбуждения, — в их лицах прочитывалась лишь враждебная сосредоточенность.
Они пробирались сквозь толпу, один чуть впереди другого. Их взоры были устремлены на американца, они спешили за ним! Тот, что шел впереди, держал правую руку в кармане пальто. Тот, что шел сзади, прятал левую руку на груди, за полой расстегнутого плаща. В их невидимых ладонях было оружие! Человек у колонны не сомневался в этом.
Он резким движением отделился от бетонного столба и, расталкивая людей, бросился вперед. Нельзя терять ни секунды! Те двое уже нагоняли Холкрофта. Им нужен конверт! Это было единственно возможное объяснение их поведения. А если так, то слухи о свершившемся чуде уже вышли за пределы Женевы. Документ, спрятанный в коричневом конверте, был бесценным, а жизнь этого американца настолько ничтожна, что ни у кого не возникнет даже минутного колебания, чтобы лишить его этой жизни. Двое, догонявшие Холкрофта, убьют его из-за конверта — бездумно, безрассудно, как сшибают щелчком букашку с золотого слитка. Но это-то и было безрассудным! Они же не могут знать, что без сына Генриха Клаузена чудо не произойдет!
Двое уже были в нескольких ярдах от Холкрофта. Мужчина с черными бровями метнулся сквозь море туристов как обезумевший зверь. Он натыкался на людей, на чемоданы, сметая все на своем пути. Оказавшись в футе от убийцы, который прятал руку под плащом, он сам сунул руку в карман пальто, сжал там рукоятку пистолета и пронзительно крикнул нападавшему:
— Du suchst Clausens Sohn! Das Genfe Dokument!
[4]
Убийца уже был на середине пандуса, и от американца его отделяло лишь несколько человек. Он услышал слова, обращенные к нему незнакомцем, и обернулся: в его глазах застыл ужас.
Сзади напирала толпа, подталкивая обоих друг к другу. Через мгновение убийца и тайный телохранитель оказались лицом к лицу, словно на крохотном ринге. Мужчина с черными бровями нажал на спусковой крючок спрятанного в кармане пистолета, потом нажал еще раз. Был слышен лишь треск рвущейся ткани пальто. Две пули прошили тело нападавшего: одна попала в нижнюю часть живота, другая в шею. От первого выстрела человек конвульсивно дернулся вперед, от второго его голова откинулась назад, и на горле возникла зияющая рана.
Кровь из раны хлынула с такой силой, что забрызгала лица людей, их одежду и чемоданы. Кровь побежала по плащу бурным потоком и собралась в темные озерца на асфальте. Воздух сотрясли крики ужаса.
Телохранитель почувствовал, как чья-то рука впилась ему в плечо. Он обернулся. Это был второй убийца, но в руке у него пистолета не оказалось. Вместо пистолета он держал длинный охотничий нож, направляя лезвие прямо в лицо телохранителю.
Да это просто дилетант, подумал человек с черными бровями, — и в это мгновение сработали инстинкты, приобретенные за долгие годы службы. Он быстро отступил в сторону — так тореадор увертывается от бычьих рогов — и вцепился мертвой хваткой в запястье нападавшего. Потом вытащил из кармана пальто правую руку и обхватил пальцы, сжимавшие рукоятку ножа. Рванул запястье врага вниз, одновременно стиснув рукоятку ножа и ломая пальцы нападавшего, направил лезвие ножа ему в живот. Он воткнул нож в мягкие ткани и потом косо вогнал острый клинок меж ребер, перерезав артерии сердца. Лицо врага исказила гримаса страдания, и из его глотки вырвался страшный вопль, мгновенно прерванный смертью.
Тут началась общая суматоха. Толпа стала неуправляемой. Раздался оглушительный визг, лужи крови и распростертые на асфальте тела убитых усилили панику. Но мужчина с черными бровями точно знал, что ему делать. Он вскинул руки к лицу, изобразил испуг при виде крови на своей одежде и поспешил прочь от места убийства, слившись с обезумевшей толпой, которая теперь походила на стадо коров, вырвавшихся за забор бойни.
Он пробежал мимо американца, чью жизнь только что спас.
Холкрофт слышал крики. Они проникли сквозь объявшую его пелену, которая затмила ему зрение и слух, затуманила сознание.
Он попытался остановиться и повернуться туда, где началась паника, но толпа едва не сбила его с ног и понесла к выходу, прижав к бетонной стенке у края пандуса, которая служила перилами. Он вцепился в бетонные перила и оглянулся, но так и не понял, что же произошло. Правда, он увидел, что на асфальте лежит человек с распоротым горлом, откуда хлещет кровь. Ноэль разглядел и второго, распластавшегося на асфальте с широко раскрытым ртом, но потом он уже ничего не видел — людской водоворот захватил его и понес к выходу.
Мимо пробежал мужчина, больно толкнув его в плечо. Холкрофт мельком взглянул на бегущего и заметил перепуганные глаза под двумя полумесяцами густых, черных с проседью бровей.
Итак, произошло ужасное преступление. Попытка ограбления обернулась вооруженным нападением и, возможно, убийством. Мирная Женева перестала быть недоступной насилию, захлестнувшему мрачные улицы ночного Нью-Йорка и трущобы Марракеша.
Но Ноэль не стал забивать себе голову этими мыслями. Его это не касается. Ему сейчас надо думать о другом. Он снова был объят густой пеленой. В этой пелене, окутавшей сознание, он с трудом отдавал себе отчет, что отныне его жизнь переменилась безвозвратно.
Он сжал в руке конверт и смешался с толпой орущих людей, которые спешили поскорее выбраться на улицу.
Глава 3
Огромный авиалайнер пронесся над островом Кейп-Бретон и мягко накренился влево, меняя высоту и курс. Теперь он летел на юго-запад, в сторону Галифакса и Бостона, откуда ему предстояло достичь Нью-Йорка.
Почти весь полет Холкрофт провел в салоне первого класса наверху
[5]
, уединенно сидя в кресле в правом углу, положив черный атташе-кейс на откидной столик. Здесь легче сосредоточиться: любопытные пассажиры-соседи не будут заглядывать через плечо в бумаги, которые он читал и перечитывал снова и снова.
Он начал с письма Генриха Клаузена — незнакомца, чье незримое присутствие сопровождало его всю жизнь. Это был фантастический документ. В нем содержалась столь опасная информация, что Манфреди от имени совета директоров банка попросил немедленно уничтожить письмо. Ибо в нем подробно рассказывалось о происхождении многих миллионов, положенных на счета женевского банка три десятилетия назад. Хотя большинство их источников были неприкосновенны с точки зрения закона — это были деньги, украденные ворами и убийцами из казны государства воров и убийц, — иные источники не были столь неуязвимы для правосудия. На протяжении всей войны Германия занималась грабежом. Она насиловала свой собственный народ и народы Европы, несогласные внутри страны были обчищены до нитки, побежденные соседи безжалостно обворованы. Если бы воспоминания об этих государственных кражах всплыли на поверхность, международный суд в Гааге мог бы наложить многолетний арест на вклады сомнительного происхождения.