От Манфреда Лорда Верена получила в подарок новый перстень — еще вчера. Он наверняка потянет на пару карат. Еще он подарил ей нежно-бежевое норковое манто. Верена надела перстень, он сверкает и блестит в лучах света. Норковое манто она убрала. Дорогие подарки Манфреда Лорда напугали меня. Этот человек любит свою жену. Сейчас в Стокгольме он встречается со своими деловыми партнерами. Час тому назад он звонил и еще раз поздравлял. И меня он тоже попросил к телефону:
— Я так рад, что вы тоже пришли, Оливер. Развлеките немного Верену! Потанцуйте с ней. Ведь гости сплошь пожилые люди. Вы — единственный молодой человек! А Верену так тянет ко всему молодому. Дело в том, дорогой друг, что я все же слишком стар для нее…
— Цинизм, — сказала Верена, державшая ухо у трубки и слушавшая весь разговор. — Свойственная ему циничная манера.
— Но норка… Перстень… Видно, он тебя любит…
— Совершенно верно. Он любит меня. Но по-своему. Но я его не люблю. Я же тебе сказала, что я ш…
— Успокойся.
Так вот прошел вечер. Коктейли. Великолепная еда. Кофе. Коньяк. Виски. Шампанское. Верена хорошая хозяйка, внимательная и умелая. Довольно рано она отсылает горничных и кухарку спать. Она все делает сама. Несколько раз выходит на кухню. Один раз я иду за ней. Мы целуемся, пока не отталкиваем друг друга.
— Я не вытерплю.
— Скоро, милый, скоро. Скоро десять. Иди к гостям. Иначе это бросится в глаза.
Итак, я иду назад. Дом, в котором я нахожусь, очень красив. Все здесь дышит серьезностью, прочностью, традицией, уверенностью и достоинством. Шагая по этому дому, я впервые осознаю, что жил когда-то в доме разбогатевшего выскочки, осознаю, какая выскочка мой отец.
Так я думаю. Но со временем я пойму, что не только люди, но и дома могут вводить в заблуждения.
19
Пока все болтают друг с другом, отхлебывая свой «for the road»
[111]
— коктейль (а доктор Фильдинг так таращит на меня глаза, что я слышу, как его жена раздраженно говорит ему: «Ну что ты уставился на нее! Ты выставляешь себя на посмешище! И, кроме того, это оскорбительно для меня!»), Верена совершенно спокойно спрашивает у меня, даже не понижая голоса:
— Так что с этой девушкой?
Я не сразу понимаю, о чем она.
— Какой девушкой?
— Любительницей украшений. Ты ей сказал?
— Не получилось.
— Что это значит?
Я рассказываю, что стряслось с Геральдиной. Странно, но Верена сразу же мне верит.
— Но когда к ней начнут пускать, ты пойдешь и скажешь ей все?
— Клянусь.
И я это обязательно сделаю. Надо было бы сделать это сразу. Не обращаясь за помощью к Ханзи, будь ему неладно. Кстати, про Ханзи я Верене ничего не рассказываю, так же, как, впрочем, и о грустном завершении карьеры фройляйн Хильденбрандт.
— Как два воркующих голубка, — язвит доктор Фильдинг. Он просто не в силах сдержаться. Эмоции сильнее его.
Ох, братцы, представляю, какой у него аппетит на Верену. Впрочем, не мудрено. Имея жену весом в тонну…
— Что вы имеете в виду, дорогой доктор? — Верена улыбается.
— Как мило вы беседуете! Я целый вечер за вами наблюдаю. Должно быть, вы отлично понимаете друг друга!
— Наши семьи состоят в дружбе, любезнейший доктор. Особенно мой муж и отец Оливера.
Верену так легко не возьмешь!
С госпожи Фильдинг этого уже достаточно:
— Все, Юрген, хватит! Тебе завтра чуть свет на работу! — И уже обращаясь к нам, она (это уже месть) говорит во всеуслышание: — Завтра утром он будет мне опять ныть, как ему плохо. У него нелады с печенью. Ему вообще нельзя пить!
Все остальные дамы приблизительно того же сорта, а господа все смахивают на доктора Фильдинга. Каждый из них с удовольствием развязался бы со своей старухой и женился бы на молодой красотке, стройной и сладкой, которая не была бы такой злющей и не брюзжала бы постоянно. Но как бы не так! У нас равноправие! Ежели такой денежный мешок захочет развестись, то ему придется развестись и с частью своих денег. А кто на такое решится? Уж пусть лучше все остается как есть: дома ад, в банке миллионы, а где-нибудь в центре города тайная квартирка с клевой девочкой. Эта подружка, разумеется, дружит еще с двумя-тремя старыми молодцами и работает по часовому графику. Все они стараются подражать великой Роземари
[112]
. Или, может быть, я преувеличиваю?
Тогда езжайте во Франкфурт или другой большой немецкий город. Вы удивитесь…
Это одна из сторон немецкого экономического чуда. Эрхард
[113]
этого, конечно, не хотел. Но кого это волнует?
Небольшая ссора между господином и госпожой Фильдинг — было уже без пяти двенадцать — послужила сигналом гостям, что пора собираться. Пока они в прихожей шумно одеваются (некоторые дамы — в норковые манто), пока они, делая это как можно заметнее, кладут на медный поднос деньги для слуг, Верена шепчет мне:
— Все двери будут незаперты. Запри их за собой потихоньку.
Шумное прощание. Объятия. Некоторые женщины чмокают друг друга в щеку. Только бы не разбудили Эвелин. Или кого-нибудь из слуг. Наконец мы выходим. Дом находится в небольшом парке. Когда мы по дорожке из гравия идем к улице, Верена демонстративно гасит свет в некоторых окнах первого этажа.
Старинные кованые фонари вдоль пандуса еще горят. Наши машины стоят на улице. Это сплошь «мерседесы». Noblesse oblige
[114]
. И мой «ягуар». Снова прощание. На этот раз уже несколько торопливей. Господам хочется побыстрей домой. Только доктор Фильдинг никак не успокоится:
— Вам предстоит долгий путь, молодой человек.
«Ничего страшного, старый человек», — хочется ответить мне ему, но, разумеется, я этого не произношу вслух.
— Ах, всего каких-нибудь сорок минут, господин доктор.
— А как вы поедете?
Я недостаточно быстро врубаюсь и говорю:
— Так же, как ехал сюда. По Мигель-Аллее до Райнгау-Аллее и затем по Висбаденер Штрассе до автострады.
И тут же получаю то, что заслужил:
— Это просто великолепно! Вы можете быть для нас лоцманом! Мы живем на Висбаденер Штрассе, дом 144.