Вслед за этим я тут же совершаю ошибку номер два.
— Если я вам дам деньги, то, разумеется, должен получить все письма и пленки.
— Разумеется.
— Разумеется-то, разумеется! Но потом вы заявитесь и скажете, что у вас не восемь, а пятнадцать писем и пятнадцать пленок и…
— Я клянусь вам…
— Прекратите! Или я вас все-таки побью!
— Мне не привыкать. Не привыкать к такому обращению.
— Вы мне дадите расписку за деньги.
Весь идиотизм моего требования дойдет до меня только позже.
— Конечно, господин Мансфельд, само собой разумеется!
Есть ли смысл говорить этому типу, что он грязная свинья? Конечно же, никакого. Чего бы этим я добился? Ровным счетом ничего. Достаточно одного-единственного письма и…
А у меня в руках еще два — с другими почерками на конвертах. Да у него еще пять.
Якобы еще пять…
— Когда я могу рассчитывать на деньги, господин Мансфельд? Пардон, пожалуйста, но дело не терпит.
— Мне сначала придется съездить во Франкфурт, чтобы найти кредитный банк.
— Вам не нужно искать. — Он протягивает мне записку. — С вашего разрешения я уже подобрал для вас банк. «Коппер и компания». Самое лучшее из всего возможного. Самые выгодные условия. Берут самый низкий процент. Я думал, пардон, пожалуйста, что если бы вы, скажем, завтра в свое свободное время съездили во Франкфурт, сдали бы паспорт на автомобиль и подписали вексель, то послезавтра вы бы уже получили чек. — Он говорит все быстрее: — Но мне лично чек не нужен! Потому что вы можете заблокировать его, прежде чем я успею получить по нему деньги. Поэтому я попросил бы вас заплатить мне наличными. — Как идиот, я попадаюсь в его дерьмовую ловушку. — Так что послезавтра я жду вас здесь в три часа дня.
— Как это? Ведь господин Лорд уже завтра переезжает во Франкфурт.
— Там у него другие слуги. Садовник с женой и я остаемся здесь на зиму. Ах, если б вы знали, как одиноко здесь зимой, как…
— Хватит.
— Пардон, пожалуйста. Значит, послезавтра в три?
Верена. Она не должна ничего узнать. Иначе я ее потеряю. Ошибка номер один. Придется заплатить этому скоту, чтобы отдал мне письма и пленки. Придется заплатить. Придется. Ошибка номер два.
— Да.
— Пардон, пожалуйста, но я должен сказать, что я буду крайне сожалеть, если послезавтра в три вас здесь не будет, господин Мансфельд! Идем, Ассад, идем! Ищи палочку, ищи! Где там наша палочка?
9
Принц Рашид Джемал Эд-Дин Руни Бендер Шахпур Исфагани молится:
— О правоверные, не следуйте по стопам сатаны, потому как тот, кто последует по его стопам, совершит лишь позорные преступления и то, что запрещено и идет во вред другим…
Двадцать часов тридцать минут.
Теперь, когда Рашид молится, я на всякий случай присутствую при этом. Али и Ханзи уже лежат в своих кроватях — смирные и послушные, как ангелочки. Ханзи целый вечер не говорил со мной — ни на ужине, ни перед ужином, ни после.
— Придумал что-нибудь? — спросил я его в столовой.
Он лишь покачал головой. Позже Ханзи вдруг исчез. Сейчас он лежит, уставясь в потолок.
Перед тем, как прийти сюда, я побывал у Джузеппе, которого избил Али. Он живет в комнате с двумя другими мальчиками, греком и баварцем. Я принес Джузеппе конфеты. Он расплылся в улыбке — маленький изголодавшийся парнишка — и сказал на своем ужасном английском:
— Спасибо тебе, Оливер…
А когда я уже был в дверях, он меня окликнул:
— Оливер?
— Да?
— А я все равно прав! Религия — опиум для народа!
Тот, кто так немилосердно побил его, черный Али, — этот непримиримый праведник («Есть только один Бог — мой») — сложил руки поверх одеяла. Он тоже молится, естественно, нарочно одновременно с Рашидом.
Я прикинул, могу ли я запретить ему это. Но я этого не могу. Вот так они и молятся сразу оба. Надо сказать, что Али — довольно тихо.
— Боже наш, иже еси на небеси…
— Если б не милость Аллаха ко всем вам, не его милосердие, то никогда бы Он ни одному из вас не отпустил бы его грехов…
Его грехов.
Я прочел потом и второе письмо. На третье не хватило духу. Все три письма я сжег в лесу, а их пепел растоптал.
— … дай нам сегодня наш хлеб насущный и прости нам наши прегрешения…
Наши прегрешения.
Что за женщина Верена? Я задаю себе этот вопрос не потому, что она обманывает мужа. Я спрашиваю себя об этом потому, что она не уничтожает сразу же такие вот письма. Лео, видимо, их выкрал. Как такое вообще оказалось возможным? Может, Верена и в самом деле слегка тронутая? Я и сам такой. Но восемь писем…
Конечно, за несколько лет. Такое может случиться. Но она должна быть осторожней! Теперь я за ней стану приглядывать. Нельзя, чтобы на нее обрушилось несчастье.
— … но Аллах отпускает грехи, кому пожелает, потому что Аллах слышит и знает все. Пусть богатые среди вас не клянутся, что не могут ничего больше дать родственникам, бедным и тем, кто ушел в изгнание за веру. Пусть они лучше простят и…
Нет! Нет! Нет! Ни в коем случае ничего не рассказывать Верене! Она и без того уже паникует. Она сразу же порвет со мной. Порвет еще до того, как что-то началось. Придется найти для этого мерзавца пять тысяч, а письма и пленки надо будет сжечь и надеяться, что больше у него ничего не осталось. Да у него и не должно больше ничего быть. Ведь не до такой же степени свихнулась Верена! Странно, что я совсем не ревную ее к этим мужикам!
— … как и мы, прощаем должникам нашим. И не вводи нас в искушение, а избавь нас от напасти. Аминь.
Моих карманных денег на выплату процентов никак не хватит. Придется написать матери.
Рашид молится:
— … проявят великодушие. Разве вы не хотите, чтобы Аллах вас простил? Коли вы злы, ваше собственное тело, ваши собственные чувства в судный день будут свидетельствовать против вас и…
В этот момент в холле раздается удар электрического гонга. Это всегда сигнал того, что шеф из своего кабинета хочет что-то сказать по трансляции, которая связывает все виллы со школой.
Рашид перестает молиться. Али вскакивает в своей постели.
Лишь Ханзи продолжает спокойно лежать. Скучающим голосом он говорит:
— Открой дверь, Оливер. Чтобы не спускаться вниз. Мы отсюда послушаем, что там собирается нам сказать шеф.
Я открываю дверь. Распахивается много других дверей. Маленькие мальчики в пестрых пижамах с выражением любопытства на лице несутся в холл.
Ханзи оказался прав. Голос шефа звучит достаточно громко, так что мы спокойно можем слушать его, не выходя из комнаты.