— Коньяку. Двадцать капель. Холодно! — Соколов, как школьник, сделал невинные глаза.
— Я тебе не дядька-нянька, в угол не поставлю. Что привез?
— Ковров срочно вызывает. Ему нарком уже три раза звонил. Это до моего ухода! Ищут вас, Иван Николаич. А о подробностях мне не докладывали. Наше дело шоферское.
Соколов и впрямь, как заправский шофер, довез Пронина до Лубянки.
— С новым счастьем тебя, Иван Николаев сын! — Ковров полез обниматься. — Погодки-то какие стоят! Снежок калиброванный, солнышко. Прямо не хотелось тебя беспокоить. Да и дело-то пустяшное. Если бы не товарищ нарком… Поручил бы я это дело кому-нибудь из молодых, да ранних. Ретивых ребят у нас хватает. А тебе отдохнуть надо после рижских казаков-разбойников. Не железный же ты в самом деле.
— Мы с тобой выученики Дзержинского, а его называли Железным Феликсом.
— Вот это правильно! Товарища Дзержинского нельзя забывать. Слова про «железного» беру назад как неудачную шутку.
— Ну, бери назад. Ты своим словам хозяин. Особенно — в своем собственном кабинете. Сам Фуше такому кабинету бы позавидовал.
— Последние стали первыми! У нас лучшие кабинеты, на головах — фуражки с козырьками и меховые шапки. А в гардеробах — добротные бостоновые костюмы.
— Что, получены известия из Риги, от милейшего портняжки Арминаса?
— Да нет, Рига молчит. Да и рановато еще ждать вестей от твоего портного. Тут дело несколько позатейливее. — Ковров занял место в огромном черном «молотовском» кресле, а Пронина усадил в такое же кресло напротив.
В ногах Пронин поставил разбухший от хлебобулочных изделий портфель.
— В новогоднюю ночь ты отдыхал. Я приказал тебе отдыхать после Риги. Поэтому ты до четырех часов утра пил шампанское, водку, чай, какао, ел винегрет, пироги с мясом, жареную утку. Все это ты проделывал в компании домоправительницы Агаши, а также комбрига Мохова и писателя Овалова с женами. До часу ночи с вами сидел и капитан Виктор Железнов.
Пронин с удивлением смотрел на Коврова — чего он хочет? Неужели появился какой-нибудь хитрый донос, связанный с новогодними посиделками? Но зачем тогда присказки про то, что это дело он мог бы поручить ретивому молодому чекисту? Чепуха какая-то на постном масле. Эх, товарищ Ковров, когда-нибудь ты заиграешься в конспирацию… Правильно говорил Парацельс: все — лечение, и все — отрава. Вопрос только в дозировке. Вот так и ты, дорогой товарищ Ковров, когда-нибудь перегнешь палку — и отравишься.
— После праздника ты не общался ни с кем из наших, даже с Железновым. Потому что Железнов первого днем убыл в Брест. И ты ничего не знаешь. Вообще-то тут и знать-то нечего, обычная рутина. Но вот Лаврентий Павлович просит… Он требует… А если нарком требует — мы должны незамедлительно!… Того!
Ковров еще долго запинался, морщил лоб и кряхтел. Пронину оставалось мысленно вспоминать таблицу умножения, чтобы магические Пифагоровы цифры отвлекли от преждевременных волнений. Наконец, комиссар собрался с мыслями и начал формулировать четче:
— Украден пакет с кодами центрального телеграфа. Украден из сейфа! Секретные коды, которые в армии применяются. Шифры генштабовские! На случай войны — сам понимаешь, сам понимаешь… И это в новогоднюю ночь, несмотря на охрану, которая там в особом режиме работает. Соображаешь?
Ковров налил из графина полный стакан воды и одним глотком выпил его до половины.
— Эти коды существуют в нескольких экземплярах?
— В трех. Один у нас, один в Генштабе и один вот на телеграфе, чтоб его… Да какая разница, сколько там копий. Если коды попали в руки врага — все. Их можно выбрасывать. А новые внедрять — это время, деньги, усилия. Армия, флот, партийные организации — сис-те-ма! Все под откос пошло. Понимаешь?
— Значит, нужно найти. Нужно проследить их путь. Не выпустить из СССР. А как они пробились на телеграф?
— Подробности получишь в письменном виде с фотографиями. Что-что, а оформить дело мы умеем. С охраной секретных объектов, как видишь, дело обстоит куда хреновей.
— Мне нужен Железнов, а он в Бресте.
— Так он же не во французском Бресте, а в нашем, советском. — Ковров натянуто улыбнулся. — Считай, что Железнов в твоем распоряжении. Железно. В таком деле жалеть патронов не будем. Сам понимаешь, товарищ нарком — это еще не самый главный куратор этого дела. — Тучный комиссар артистически крутанул глазами.
Ковров принялся стучать пальцами по толстому горлышку графина. У него получалась призывная мелодия — нечто среднее между лезгинкой и маршем веселых ребят. Пронин заметил, что за время разговора Ковров не выкурил ни одной папиросы. Курить бросает, наверное, потому и взвинченный.
Тут в дверях показалась секретарша Надя. Она вошла бесшумно — как неожиданная угроза. Тихо поставила на угол стола поднос с двумя стаканами водянистого чая. Посмотрела на скорбный лик Коврова — и так же бесшумно удалилась. Пронин не любил, когда вот так подкрадывались. Ему даже хотелось подбежать к двери и закрыть ее на засов или на ключ, чтобы больше никто не нарушил их тет-а-тет с Ковровым.
— Сколько на твоих? — бросил Ковров после затянувшейся паузы, не обратив внимания на чай и Надю.
— Четырнадцать двенадцать.
Ковров взглянул на портфель Пронина.
— Что у тебя в портфеле-то? Смена белья и запасное пальто? Он же сейчас лопнет.
«Охотник почуял добычу!» — подумал Пронин и достал калачи, рахат-лукум, шоколад.
— Это ты хорошо придумал — после праздничка меня гостинцами побаловать. Спасибо, сынок. А что у тебя там еще? — властно спросил Ковров, завидев зеленоватую коробку.
— Какао.
— А зачем нам какао? У нас чаек имеется. Выпьем — Надя еще принесет. А хочешь — кофе. Нет, друг ситный. Закуска твоя, а чай-кофе — мои. Договорились? Эх, люблю калачи! Открывай рахат-лукум, что сидишь, как Будда в Элисте? Застенчивый ты какой-то стал в новом году, Пронин. Не узнаю тебя.
Бостоновый костюм
По соседству с величественным зданием Центрального телеграфа стоял добротный трехэтажный дом. Пронин давно знал, что там, на втором этаже, в просторной отдельной квартире жил Борис Иосифович Левицкий — знаменитый московский портной. Мастер не хуже Красаускаса.
Костюмы от Левицкого носили народные артисты и академики, захаживали к нему и работники Наркоминдела, и некоторые генералы. Менее титулованным клиентам к Левицкому можно было попасть только по предварительной записи, отстояв несколько месяцев в очереди. Принимал он всех, невзирая на чины, как и подобает гражданину первого в мире государства рабочих и крестьян. Но некоторых — вне очереди. Почему Пронин в первую очередь направился к Левицкому? Оказалось, что Ковров не случайно намекал на портных. И дело было не в рижском Паганини кройки и шитья. В новогоднюю ночь, когда из телеграфа пропали документы, у Левицкого угнали «эмку». С утра шофер пришел прогревать автомобиль — и нате. «Эмки» не было. Ковров считал это обстоятельство знаменательным: Левицкого взяли под подозрение. Пронин решил прощупать почву, не раскрывая карт. Поэтому сейчас он будет говорить с портным о пропавшем автомобиле.