Она резко отстранилась и закричала на него:
– Ты веришь в такие совпадения? Рубцов, которого мы
подозреваем в убийстве, узнает, что Володя Тихонов, единственный человек,
который может каким-то образом связать его с Мариной, начинает о чем-то
догадываться. Ведь Володя притворяться не умел, тот сразу по голосу его понял,
что что-то не так! И в ту же ночь Володя тонет в ванне! Да если на то пошло,
какой ненормальный в наше время будет в ванне лежать, в этакой-то грязи. В душе
помоемся наскоро, и все. У нас одна из дома помылась в ванне, месяц прошел –
что-то у нее там не то. Пошла к врачу – стафилококк нашли. Она в слезы, а врач
говорит: радуйтесь, что не бледную спирохету! Из нашего, говорит, водопровода
что хочешь получить можно, любую заразу. Тем более, если бы ты эту ванну видел
у Володи в квартире, да там не то что мыться, там тряпку половую полоскать, и
то противно! Ты что улыбаешься?
– Слава Богу, начала рассуждать, значит, еще в здравом
уме находишься, а то я уж испугался, что так и будешь рыдать.
Он вдруг нахмурился:
– Постой, постой! Так ты что, у Володи в квартире была,
раз ванну видела? Когда же ты успела?
– Вчера вечером, а что?
– А тебя кто-нибудь видел из соседей?
– Нет, никто не видел, я на лестнице никого не
встретила и дверь своим ключом открыла, чтобы проверить.
– Так выходит, ты его последняя вечером видела?
– Ну наверное. Но ведь он мне звонил в одиннадцать
часов.
– А как ты это сможешь доказать?
– Ой, Саша, неужели можно подумать, что я его в ванне…
– Ну знаешь, если ко мне та следовательша прицепилась
из-за Маринки, а я там вообще ни сном ни духом… И потом, люди же видели, ты с
ним на работе общалась, как ты это объяснишь?
Она рассказала ему про Элку, подругу и обмен. Он покачал
головой.
– Не очень-то убедительно. Ну, приведешь в свидетели
подругу и подполковника.
– Да нет никакого подполковника! Я все наврала для
пользы дела.
– Очень большая польза получилась! Ох, Надежда, ты ведь
разумная женщина, как же ты так легкомысленно поступила.
Она хотела ему сказать, что это из-за их ссоры она была не в
себе, плохо соображала, но вспомнила о Володе и опять слезы защипали глаза. Он
сделал попытку встать. Она обняла его, не открывая глаз.
– Саша, не уходи!
– Милая, мне ведь на работу надо.
– Ах да, работа. Как же я завтра там появлюсь?
– А ты не ходи завтра на работу, потом выходные, а там
что-нибудь придумаем. Я вечером вернусь, ты поспи пока.
– Какой тут сон. Я что-нибудь приготовлю, отвлекусь
хоть. Ой, Саша, ну нет мне прощения!
– Ну ладно, ладно, – он заторопился, – выпей
чего-нибудь, валерианки, что ли.
– Саша, а как же ты на работу пойдешь, у тебя вся
рубашка в моей туши!
– Ничего, застегнусь. Ну все, пошел, жди вечером.
Проводя его, Надежда взглянула на себя в зеркало и решила,
что будь она на месте Сан Саныча, она бы ни за что не вернулась к этакому
чучелу. Она умылась, расчесала волосы, переоделась, немного убрала в комнате,
хотела постирать, но страшно было долго оставаться в ванной. Бейсик весь день сидел
на подоконнике и пытался ловить лапой снежинки за окном. На Надеждины сетования
и жалобы на судьбу он не обращал внимания.
К приходу Сан Саныча квартира была относительно чиста, ужин
приготовлен и кот накормлен, чтобы не путался под ногами. Он пришел поздно, она
уже почти перестала ждать. Был чисто выбрит, в свежей рубашке, значит, заезжал
домой. Принес целую коробку пирожных, сказал, что сладкое помогает при стрессе.
На работе было все спокойно, правда Пелагея пыталась приступить к нему с
расспросами, но он так на нее посмотрел, что она отвязалась, а Полякова теперь
его боится и сидит смирно. После того как он как следует поприветствовал
Бейсика, они сели ужинать. Надежде кусок не лез в горло, но, чтобы он не
обиделся, она съела эклер, а потом, за разговором, еще и «корзиночку». Может
быть, помогло сладкое, а может – его присутствие, но она теперь могла спокойно
говорить о том, что произошло.
– Знаешь, Саша, вот теперь я точно уверена, что с
Мариной это никакая не случайность, а он совершенно обдуманно ее завел на этот
чердак и столкнул. Я раньше боялась так думать, а теперь после смерти Володи
точно знаю.
– И что теперь делать?
– Да ничего мы не можем сделать. Доказательств у меня
никаких. Ключ я оставила у Володи, да если бы и не оставила, ну лежит у Марины
в столе какой-то ключ, да стол пустой стоит почти месяц, а в этот ящик к
Маринке все уже давно лазают за карандашами да за резинками, кто угодно мог
положить ключ и взять его оттуда. Серьга Маринина у него в квартире нашлась,
так тоже не доказательство. Приносил он ее своим теткам, а теперь мне отдал. Да
если бы сережка-то была уникальная, а то – дешевенькое прибалтийское серебро.
Наши тетки раньше в Прибалтику часто ездили, всем навезли таких.
– А тебе, Надя, делать теперь не только ничего не надо,
но и нельзя ни в коем случае. Вдруг тебя там, у Володи кто-то видел? Могут быть
большие неприятности. Так что, Надежда, я тебя серьезно предупреждаю: сиди тихо
и не делай глупостей.
– Я понимаю, только совесть меня очень мучает.
– Относительно совести можешь быть спокойна: он бы
Володю и так убил. Сама говорила, что это единственный свидетель, который мог
его с Мариной хоть как-то связать. Ведь наверняка, если бы милиция с
фотографией Марины по дому прошлась, кто-то из соседей ее обязательно бы узнал.
Так что, он заранее все обдумал, только Володин звонок дело ускорил.
– А как же он его, ну, в ванну?
– Ну, пришел поздно, ключ у него наверняка еще один
был, свой, открыл тихонько дверь, Володя уже спал, наверное, он его подушкой
придушил, потом в ванну положил и воду пустил, тот и захлебнулся. Или
по-другому, но результат тот же.
– Какой ужас, Саша, как ты можешь так спокойно об этом
говорить!
– Это я к тому говорю, чтобы ты наконец поняла всю
серьезность ситуации и перестала играть в Шерлока Холмса!
– Господи, зачем, ну зачем он это сделал? Неужели
нельзя было как-нибудь с Маринкой договориться?
– Мы никогда об этом не узнаем. И давай больше не будем
возвращаться к этому вопросу.
Надежда собралась с духом.
– Хорошо, с этим вопросом покончено, давай поговорим о нас.
– Ты же не любишь выяснять отношения?
– С тобой приходится. Саша, прости меня, пожалуйста, за
тот разговор в воскресенье. Но ты пойми, я так долго жила одна, что мне трудно
так сразу перемениться. Гулять, разговаривать – это прекрасно, но…