Ренисенб смотрела на нее с неприязнью.
— До чего же ядовит твой язык, Хенет! Жалит, как скорпион.
Но тебе не удастся меня огорчить.
— Ну, и прекрасно, чего же еще? Ты, наверное, влюблена по
уши в этого красавчика? Ох уж этот Камени, знает, как петь любовные песни. И
умеет добиваться чего надо, не беспокойся. Я восхищаюсь им, клянусь богами. А
на вид такой простосердечный и прямодушный.
— Ты о чем, Хенет?
— Всего лишь о том, какое восхищение у меня вызывает Камени.
Я убеждена, что он на самом деле простосердечный и прямодушный, а не
прикидывается таким. До чего это все похоже на одну из тех историй, которые
рассказывают на торжищах сказочники! Бедный молодой писец женится на дочке
своего господина, который оставляет им большое наследство, и с тех пор они
живут-поживают припеваючи. Удивительно, до чего же всегда везет молодым
красавцам!
— Я права, — заметила Ренисенб. — Ты нас и вправду
ненавидишь.
— Как ты можешь говорить такое, Ренисенб, когда тебе хорошо
известно, что я из последних сил трудилась на вас всех после смерти вашей
матери? — Однако тайное торжество продолжало звучать в ее голосе вместо
привычного нытья.
Ренисенб опять посмотрела на шкатулку, и тут ее осенила
новая догадка.
— Это ты положила золотое ожерелье с львиными головами в эту
шкатулку. Не отрицай, Хенет. Я знаю.
Злорадного торжества как не бывало. Хенет испугалась.
— Я была вынуждена сделать это, Ренисенб. Я боялась.
— Чего ты боялась?
Хенет подвинулась на шаг и понизила голос:
— Мне его дала Нофрет. Подарила, хочу я сказать. За
некоторое время до смерти. Она иногда делала мне подарки. Нофрет была не из
жадных. Да, она была щедрой.
— То есть неплохо тебе платила.
— Не надо так говорить, Ренисенб. Я тебе сейчас все
расскажу. Она подарила мне золотое ожерелье со львами, аметистовую застежку и
еще две-три вещицы. А потом, когда пастух рассказывал, что видел женщину с
ожерельем на шее, я испугалась. Могут подумать, решила я, что это я бросила
отраву в вино. Вот я и положила ожерелье в шкатулку.
— И это правда, Хенет? Ты когда-нибудь говорила правду?
— Клянусь, что это правда, Ренисенб. Я боялась…
Ренисенб с любопытством посмотрела на нее.
— Ты вся дрожишь, Хенет, будто тебе и сейчас страшно.
— Да, страшно… У меня есть на то причина.
— Какая? Скажи.
Хенет облизала свои тонкие губы. И оглянулась. А когда вновь
посмотрела на Ренисенб, у нее был взгляд затравленного зверя.
— Скажи, — повторила Ренисенб. Хенет покачала головой.
— Мне нечего сказать, — не очень твердо отозвалась она.
— Ты слишком много знаешь, Хенет. Ты всегда знала чересчур
много. Тебе это нравилось, но сейчас знать много опасно — вот в чем беда,
верно?
Хенет опять покачала головой. Потом зло усмехнулась.
— Подожди, Ренисенб. В один прекрасный день я буду щелкать
кнутом в этом доме. Подожди — и увидишь.
Ренисенб собралась с духом.
— Мне ты зло причинить не сумеешь, Хенет. Моя мать не даст
меня в обиду.
Лицо Хенет изменилось, глаза засверкали.
— Я ненавидела твою мать, — выкрикнула она. — Всю жизнь
ненавидела… И тебя, у которой ее глаза, ее голос, ее красота и ее высокомерие,
тебя я тоже ненавижу, Ренисенб.
Ренисенб рассмеялась.
— Наконец-то я заставила тебя признаться.
Глава 20
Второй месяц Лета, 15-й день
1
Старая Иза, тяжело опираясь на палку, вошла в свои покои.
Она была в смятении и очень устала. Возраст, думала она,
наконец-то берет свое. До сих пор ей приходилось испытывать только телесную
усталость, духом она была тверда, как в молодости. Но нынче, вынуждена была
признать она, душевное напряжение лишало ее последних сил.
Теперь она без сомнения знала, откуда надвигается угроза, но
дать себе послабление не могла. Наоборот, приходилось быть более чем когда-либо
начеку, ибо она намеренно привлекла к себе внимание. Доказательства,
доказательства, следует раздобыть доказательства. Но каким образом?
Вот тут она и осознала, что возраст стал для нее помехой.
Она слишком устала, чтобы что-то придумать, заставить свой разум напрячься в
созидательном усилии. Все, на что она осталась способна, была самозащита,
следовало быть настороже, не терять бдительности, оберегать собственную жизнь.
Ибо убийца — на этот счет она не заблуждалась — готов нанести очередной удар. А
она не испытывала ни малейшего желания стать его жертвой. Оружием он изберет,
несомненно, яд. Прибегнуть к насилию убийца не сможет, поскольку она никогда не
оставалась одна, а была постоянно окружена слугами. Значит, яд. Что ж, придется
искать противодействие. Еду ей будет готовить и приносить Ренисенб. Сосуд с
вином и ковшик уже поставили ей в комнату, и, когда рабыня отпивала немного,
она ждала еще сутки, чтобы убедиться в его безвредности. Она давно заставила Ренисенб
есть и пить вместе с ней, хотя пока за Ренисенб можно было не беспокоиться. А
глядишь, и вообще не придется. Но этого никто не знает.
Она сидела неподвижно, с трудом собираясь с мыслями для
доказательства истины, и порой поглядывала, чтобы отвлечься, за маленькой
рабыней, которая крахмалила и разглаживала складки на ее льняных одеяниях и
перенизывала бусы и браслеты.
В этот вечер Иза особенно устала. Ей пришлось по просьбе
Имхотепа обсудить с ним прежде, чем он поговорит с дочерью, вопрос о замужестве
Ренисенб.
От прежнего Имхотепа осталась лишь тень. Он превратился в
ссутулившегося и раздражительного старика. Исчезли спесь и самоуверенность.
Теперь он целиком полагался на неукротимую волю и решительность матери.
Что касается Изы, то она очень боялась сказать что-то не то.
Необдуманное замечание могло навлечь на кого-то смерть.
Да, наконец сказала она, это замужество — мудрое решение. И
на поиски мужа среди более влиятельных членов их рода нет времени. В конце концов
владения достанутся Ренисенб и ее детям по наследству, а ее муж будет всего
лишь управляющим.
Итак, предстояло только выбрать между Хори — человеком
кристальной честности, старым и верным другом, сыном мелкого землевладельца,
чей участок граничил с их землей, и молодым Камени, который якобы приходится им
родственником.