Впрочем, на объяснения времени не было. Они действовали так,
как будто всю жизнь бок о бок прослужили в каком-нибудь СОБРе, – не
сговариваясь, скользнули к двери, Таксист ударом ноги распахнул ее и прижался к
стене, Карташ пустил внутрь короткую очередь, прыгнул внутрь и сразу же влево.
Следом на территорию поста проник Гриневский и сразу же вправо. Стол, стул,
телефон, пульт, разбитое окно, кушетка, возле кушетки в нелепой позе
раскинувшееся тело в ментовской форме, в лапе «Макаров», лестница на второй
этаж...
Оттуда, со второго этажа, ударила очередь, неприцельная,
суматошная какая-то, посыпалась штукатурка. Карташ прошелся ответной очередью
по верхним ступеням, рванулся к лестнице, выцеливая дичь... Ага, вот ты где!
Человек стоял за углом, лихорадочно дергая затвор, – видать, патрон перекосодрючило.
Ну, сие не моя вина. Не я первый начал, прости, дружок... Он вскинул автомат, и
спустя три выстрела очередью труп неприятеля скатился к его ногам...
...Больше никого на посту не оказалось – равно как не
оказалось документов и у двоих из присутствовавшего здесь квартета ментов.
Впрочем, чего удивляться, картинка открывалась предельно ясная: сержантик
Пономаренко и майор Ручкин (чей труп лежал у кушетки), были постовыми
настоящими, с соответствующими корочками, бумажками и табельным оружием, а вот
двое других, проверяющих якобы, на самом деле являлись теми самыми бойцами
пресловутого засадного полка, прибывшими на «джипаре», – подкрепление
якобы. Пономаренко тормознул «Ниву», один из пришлых вышел глянуть, узнал...
ну, тут и понеслось. При первых же выстрелах второй боец завалил майора и занял
оборону. И вопрос – как это бедовый майор Ручкин допустил на пост столь явных
«оборотней» даже без сопроводительных документов – не вставал: вон он, ответ,
торчит из нагрудного кармашка Ручкина, несколько аккуратно сложенных пополам
заокеанских купюр сотенного достоинства...
– Жаль, что ты никого не оставил в живых, – сказал
Леня. – Таких нельзя убивать сразу. Таких надо привезти в табор и там
спрашивать...
– Извини, так уж получилось... – вздохнул Карташ и
спрятал в карман найденную на трупе у крыльца портативную рацию. – А этот
твой приятель, сержант... с ним что?
– Умер, – кратко ответил цыган, и Алексей не стал
спрашивать, от чего – от раны или же по какой другой причине.
Уже совсем рассвело, дождь усилился, стал злым, холодным.
Михай, с лицом белее его собственной бороды, стоял на коленях возле мертвого
Руслана, держал над телом снятый с себя свитер – прикрывая. Капли стекали по
его жилистому торсу. Маша из машины не выходила, так и сидела, прижав ко рту ладони.
Тело сержантика лежало на прежнем месте, тряпичная кукла. Михай бормотал под
нос, и Карташ с трудом разбирал слова:
– Дэвлалэ, Ту capo дыкхес... И амари бибахт... Мэ Тут
мангав: потангинэ, Дэвлалэ... Пошун ман...
«Молится, что ли...» – подумал Алексей. Руденко поднял
голову и глухо сказал:
– Прав я был, гадже. От вас опасностью так и разит...
Но ваши собратья на этот раз промахнулись. На этот раз они обидели не своих –
они обидели цыган. И душа Руслана не будет знать покоя, пока табор не
отомстит...
– Я говорил, – только и нашелся что ответить
Карташ:. – Мы – пассажиры беспокойные...
Михай тяжело поднялся на ноги.
– Знаю. Едем, гадже. Нам надо торопиться. Леня, помоги
уложить Руслана...
– С вашего позволения, отец, еще одно дело, –
сказал Карташ.
...Они мчались сквозь утро, уносясь все дальше от горящего
гибэдэдэшного поста все дальше и дальше. При помощи Гриневского Алексей
постарался запутать следы как можно тщательнее – все четыре трупа в форме были
отнесены на второй этаж, «джип» подогнан вплотную к крыльцу и примитивным
образом подожжен.
Рвануло – будьте-нате, огонь тут же перекинулся на здание, и
к тому моменту, как «Нива» удалилась от места бойни на пару километров,
полыхало уже вовсю, несмотря на дождь. И плевать, что пожар очень быстро
привлечет внимание. Вот пусть и гадают, что тут произошло – то ли беглецы
расстарались, то ли бандитские разборки имели место... Смущали, конечно, труп
Руслана в багажнике и прошитая очередью дверь, но Леня, связавшись с кем-то по
мобильнику, успокоил: их встретят на подъезде к городу и машину поменяют.
– Одного не просекаю, – негромко сказал
Гриневский, выруливая к городу – за «баранкой» теперь находился он, Михай сидел
сзади, между Леней и Машей, глухо шепча молитвы. – Что-то уж больно куцую
засаду на нас сработали. Или нас за людей не держат?
– Наверное, просто никто из наших упрямых друзей не
предполагал, что мы повстречаем ребят со стволами и что эти друзья будут
знакомы с сержантиком, – подумав, ответил Алексей и посмотрел на пальцы.
Пальцы дрожали. – Безоружных-то нас вывоволокли бы мигом и почикали, как
куропаток... Ай, да что гадать, выкрутились и выкрутились...
В кармане у него зашуршало, и сквозь треск помех донесся
невнятный голос:
– Каргин, мать твою, почему на связь не выходишь? Опять
водку там жрете, сучары?..
Карташ достал из кармана хрюкающую рацию-трофей, повертел в
руках и выбросил в окно.
...Свернули они к Ольховке, самому, пожалуй, одиозному
району Шантарска.
Карташу тут еще бывать не доводилось, но наслышан о нем
Алексей был весьма и теперь с прямо-таки детским любопытством смотрел в окно.
Рассказывали, что Ольховка – это центр по торговле наркотой
всевозможных категорий прихода, несовершеннолетними девочками, оружием и абсолютно
всем, что запрещено законом. Рассказывали, что человек посторонний, случайно
забредя в Ольховку, может сгинуть тут навсегда, совсем как в Гарлеме.
Рассказывали, что здесь расположены резиденции местных наркокоролей,
полководцев армий ни щих и попрошаек, генералов воровского мира, цыганских
баронов, паханов, бугров и авторитетов различных мастей... На первый же взгляд
окраина Ольховки более всего напоминала деревеньку, мирно подыхающую от
отсутствия денег, рабочей силы и желания творить счастье собственными руками.
Покосившиеся деревянные домишки, рассохшиеся заборы, заросшие огородики и
грядки... Где-то лениво, скорее для порядка, брехала собака, на дорогу,
извилистую и колдобистую, с видом гордым и неприступным, как у привокзальной
шлюхи, вышла тощая грязная курица, посмотрела на «Фольксваген Гольф», брезгливо
отвернулась и удалилась обратно в придорожные кусты. («Ниву» на «Гольф» они
сменили у самого въезда в Шантарск. Сие чудо немецкого автомобилестроения было
подогнано двумя хмурыми ромалами; без лишних слов ромалы помогли перегрузить
тело Руслана в багажник «Фольксвагена», молча обняли Михая, пересели в «Ниву» и
были таковы.) Попетляв по ольховским закоулкам, импровизированный катафалк
выехал к местам более цивилизованным – домишки теперь попадались все больше
каменные, с башенками и горгульями, все больше за впечатляющими кирпичными
заборами и, на первый взгляд, стоимостью в цифирку с не меньше чем шестью
нулями зеленых американских долларов США, – и наконец свернул во двор
строеньица скромного и нешибко богатого – одноэтажного ухоженного домика из
шлакоблоков, остановился у крыльца. Невесть откуда набежала толпа женщин,
закутанных в черные одеяния, чем-то напоминающие грузинские, машину тут же
облепили чумазые детишки... Михай и Леня выбрались наружу, женщины, причитая в
голос и не обращая на прочих ни малейшего внимания, обступили их и увели
куда-то за угол – не иначе, цыганское радио (а скорее, мобильная связь) уже
известило табор о несчастье с сыном Руденко. Карташ почувствовал себя неуютно,
неизвестно, как воспримет таинственный баро, «начальник ромалов», появление
чужаков на своей территории – тем более чужаков, так или иначе имеющих к смерти
одного из семьи...