– Возможно, – как ни в чем не бывало сказал
камергер. – Завещатели иногда действуют по самым неожиданным побуждениям…
– Ну, а вы-то зачем здесь оказались?
– Хотел поговорить с вами наедине и без лишних
свидетелей. В усадьбе было бы не совсем удобно…
– Вы меня интригуете, – произнесла Ольга тоном
законченной простушки.
Камергер ответил без улыбки:
– Меньше всего мне хочется вас интриговать, я намерен
внести полную ясность, не откладывая. Ольга Ивановна… Олечка… Я человек прямой
и не привык плести дипломатические кружева. Поэтому позвольте без обиняков…
Простите за банальность, но я влюблен в вас самым беззастенчивым образом. Это
не сразу родилось, но с некоторого момента я стал понимать, что мне не нужен
никто, кроме вас… Вы чудо, прелесть, и мне никуда от вас не деться. Поверьте,
это не скоропалительное желание, я достаточно долго все обдумывал… И мне
хотелось бы, чтобы вы ответили на мои чувства…
Ольга не отвела взгляда, смотрела ему в глаза, честные,
умные и чуточку печальные. Можно сказать, он сейчас был великолепен – зрелый
красавец мужчина, обаятельный и обходительный. Не знай она о нем всего, вполне
вероятно, сейчас испытывала бы жгучую неловкость оттого, что вынуждена
разочаровать такого мужчину. Или, наоборот, не стала бы разыгрывать недотрогу –
что греха таить, камергер был чертовски привлекателен, а она, увы, уже не могла
себя числить среди непорочных лилий и на некоторые вещи смотрела теперь просто.
Но, зная его подноготную…
– Я, признаться, не вполне понимаю… – сказала
Ольга, хлопая ресницами с наигранным изумлением. – С одной стороны, это
объяснение в любви… С другой же… Простите, но вы, мне прекрасно известно,
давным-давно состоите в законном браке…
– К сожалению, – с досадой поморщился
камергер. – И в наше время, увы, невероятно трудно, почти невозможно
законным образом изменить состояние дел. Да, я не могу предложить вам руку. Но
вот все остальное – к вашим услугам. Все, что вам взбредет в голову. Все, что
способен предложить людям вроде нас с вами этот мир.
– Мне, наверное, следовало бы оскорбиться? –
задумчиво протянула Ольга. – Взрослая девушка прекрасно понимает, что
такое предложение означает…
Камергер приблизился к ней вплотную и взял за руку.
– Олечка, вы только не обижайтесь на мою откровенность…
Но, положа руку на сердце, мы оба прекрасно знаем, что вы уже, как бы
поделикатнее выразиться, прекрасно знакомы с иными сторонами взрослой жизни…
Ольга, не отнимая руки, взглянула ему в глаза.
– Любопытно, откуда же у вас такие сведения?
– Недавно, буквально вчера, мне довелось выпить
пару-тройку бутылок в компании некоего обитающего по соседству гусарского
поручика, который был весьма невоздержан на язык. Кое-какие подробности меня
убедили, что я имею дело не с хвастливым враньем. – Его голос звучал
мягко, прямо-таки обволакивал. – Оленька, вы и не представляете, как я был
рад, когда этот болтун мне все выложил. Во-первых, я узнал, что передо мной,
назовем вещи своими именами, взрослая женщина, а во-вторых, точно знаю теперь,
что вы совершенно свободны… Это ведь правда?
– Свободна, как ветер, – сердито сказала
Ольга. – Но каков подлец…
– Не самый добропорядочный юноша, – согласился
камергер. – Он вас не стоит, давайте забудем о нем. Разговор у нас
предельно откровенный… Да, я не могу сделать вас законной супругой… но я
позаботился, чтобы вы в самом скором времени получили таковой статус, да
вдобавок и титул…
– Ах, вот оно что… – прищурилась Ольга. –
Значит, господин граф не для себя старался?
– Ну разумеется, – непринужденно сказал
камергер. – Казимир – настоящий друг… и я оказал ему весьма ценные услуги,
чтобы рассчитывать на ответную признательность. Он вбил себе в голову, что
жениться не будет никогда – но согласился ради нашей дружбы этому зароку
изменить. Брак с ним не накладывает на вас ни малейших обязательств по
отношению к нему – я просто-напросто, заботясь о вас, о вашем будущем, хочу
дать вам достаточно прочное положение в обществе. Для всего света вы так и
останетесь графиней Биллевич, а для меня… Согласитесь, это гораздо лучше во
всех смыслах, нежели предлагать вам участь пошлой содержанки… У вас будет
абсолютно устроенное будущее – и моя любовь. Неужели вы усматриваете в этом раскладе
хоть толику чего-то недостойного?
– Да нет, пожалуй, – задумчиво произнесла
Ольга. – Это где-то даже благородно, изящно, я бы сказала, устроено, в
самом деле, мало общего с участью пошлой содержанки… Но я, уж не посетуйте,
вынуждена вам отказать. Давайте сразу все расставим на свои места, чтобы не
было никаких недомолвок. Так уж случилось, что вы в качестве любовника меня
никак не прельщаете. Вы совершенно справедливо изволили подметить, что я –
взрослая женщина в полном смысле этого слова. А женщина всегда точно знает, с
кем она отправится в постель, а с кем ни за что туда не пойдет. Это взвешенное,
рассудочное решение, а не минутный каприз. Я к вам прекрасно отношусь как к
постороннему человеку, но в качестве… сердечного друга я вас категорически не вижу.
Вы достаточно взрослый и умудренный житейским опытом человек, чтобы понять,
насколько я сейчас серьезна и откровенна. Решение я приняла и менять его не
собираюсь. Мне хочется, чтобы вы это осознали и более не возвращались к этому
разговору…
Камергер так и не отпустил ее руку, продолжая взирать на
Ольгу грустно-обаятельными глазами – что, вообще-то, могло бы произвести
впечатление, но только не на того, кто знал о блистательном кавалере всю
неприглядную правду…
– Это окончательный ответ, – нетерпеливо сказала
девушка, резко высвободив руку. – Другого не будет…
– Оленька, милая… – произнес камергер
прочувствованно. – Быть может, вы не верите, что я испытываю к вам настоящие
чувства? Могу заверить…
Он говорил и говорил, убедительно, ярко, пылко – вот только
при этом от его рук, лица, от всей фигуры потянулись к Ольге струи
разноцветного тумана, подобные тем, какими ее пытался одурманить граф Биллевич,
когда делал предложение. На сей раз все было гораздо красивее, многоцветнее и
причудливее: полупрозрачные зыбкие ленты всех цветов радуги сплетались в
затейливые фестоны, поражавшие игрой красок и их чистотой, Ольга услышала
тихую, приятную, умиротворяющую музыку, обволакивавшую ее мягчайшими волнами,
многоцветный купол совершенно закрыл их с камергером от окружающего мира. Она
почувствовала себя беспомощной, коленки ослабели, и не было сил оттолкнуть
уверенно обнявшего ее мужчину. Глаза стали сонно слипаться, Ольга чувствовала,
как ее опускают в мягкую высокую траву, как один за другим, сами по себе,
расстегиваются крючки кафтанчика, как под расстегнутую рубашку проникает теплая
опытная ладонь…
Собрав все силы, она очнулась. И нанесла ответный удар – как
теперь умела. Обычными словами, как водится, описать это было невозможно – но
камергер, нелепо взмахнув руками, отлетел в сторону, упал навзничь, моментально
пропали затейливые разноцветные ленты, и музыка больше не играла.