Потом всё исчезло.
Мы медленно отошли от края обрыва. Арсеньев засунул обе руки за пояс.
— Здесь всегда так: чуть покажется, что все затруднения преодолены, как появляется десяток новых... Что вы скажете об этом? — он указал на ущелье.
— Я видел движение, — начал осторожно Райнер. — Не знаю, может быть, мне показалось, но...
— Нет, вам не показалось, — прервал его астроном. — Хорошо было бы израсходовать ещё один патрон, но не стоит.
Он подошёл к краю и направил луч своего фонарика вниз. Свет растаял в тумане.
— Что же это такое, чёрт возьми?
— Поток лавы? — нерешительно высказался Райнер. — У меня было впечатление, что там что-то течёт.
— Температура слишком низкая.
— Так может быть, канал?
— Каналы на Венере?
— До дна не более тридцати метров, — вставил я.
— При таком освещении определить трудно. Ну что ж, всё равно надо спускаться. Идите за мной.
Арсеньев первым спустился по краю. Мы молча последовали за ним: сначала шли лицом к обрыву, а потом повернулись и двинулись быстрее. У скалы, похожей на базальт, тянулись гряды камней с острыми краями. Внезапно Солтык крикнул:
— Внимание, вот оно!
Фонарь застыл неподвижно. В светлом круге показался высокий вал, исчезавший по обе стороны за пределами света и блестевший черно и жирно, как спина кита. Эта масса заполняла всё неглубокое скалистое русло и даже поднималась над каменными берегами, отстоявшими метров на пятнадцать друг от друга. Её поверхность медленно волновалась, и периодически чередовавшиеся расширения и сокращения перемещались справа налево.
— Перистальтика, — прошептал кто-то.
Арсеньев шёл по ребру длинной, как мостик, плиты прямо к чёрной массе. Он остановился на самом конце и теперь мог дотронуться до неё ногой. Клейкая капля прилипла к его сапогу, а вокруг всё заволновалось. Мерный ритм, в котором до сих пор двигалась чёрная масса, вдруг нарушился. Воздух дрогнул, вдоль стен ущелья пролетело дуновение, а поблёскивающая масса стала медленно нагромождаться и собираться неуклюжими наростами — то полужидкими, то застывающими, — пока не вылезла широким расползающимся языком на конец плоской плиты, где стоял Арсеньев.
— Осторожнее, профессор! — крикнул я.
Он не двигался, ожидая, что будет дальше. Чёрная масса прикоснулась к его сапогу, отпрянула и вдруг одним броском облепила его ноги, а из тумана уже надвигалась большая выпуклость, словно идущая к берегу волна. Тут ещё кто-то, кажется, Райнер, зажёг и свой фонарь. Профессор неожиданно вскрикнул и рванулся прочь, но чёрная масса залила его почти до колен. По всей массе пробежало новое мощное содрогание.
— Уходите, профессор, уходите! — кричал я, не понимая, почему он стоит словно вросший в камень.
Он сгорбился, плечи у него дёргались, как будто он поднимал большую тяжесть. Стоявший ближе всех Солтык схватил его и потащил, но, споткнувшись, оказался в чёрной бурлящей каше почти по пояс. У него вырвался сдавленный крик.
Я обеими руками изо всех сил потянул за верёвку. Райнер ухватился ниже. В свете фонарика я увидел лицо Солтыка, — оно было искажено судорогой. Чёрная река широким фронтом надвигалась на берег, но мы действовали быстрее. Я схватил Солтыка за руку, другой рукой ухватил Арсеньева, а Райнер помог мне выбраться на склон. Оба спасённых почти не двигали ногами и опирались на меня всей тяжестью своего тела. Один из них прерывисто дышал.
— Вы ранены? — спросил я, испуганный тем, что оба молчат.
— Скорее, скорее наверх! — кричал Райнер.
Я двинулся дальше, таща обоих товарищей. Они едва переступали, словно их ноги превратились в деревянные чурки. Наконец Арсеньев заговорил:
— Удар... электрический, — пробормотал он, словно борясь с судорогой, сдавившей ему горло.
Мы поднялись ещё на несколько метров. Арсеньев потерял фонарик. Я достал свой, направил отверстие металлического цилиндра вниз и нажал включатель.
Это было похоже на грязевое извержение, но в чёрной массе не было спокойного движения, послушного силе тяготения. Она вздувалась огромными пузырями, взбухала, а из глубины вздымались всё новые волны, заливая берег.
— Все назад! — раздался вдруг громкий голос.
Я и сейчас вижу эту сцену. Арсеньев оторвался от моего плеча. Широко расставив ноги, он передал сумку Солтыку, схватил лучемет и выстрелил.
Белая молния с ядовитым шипеньем ринулась вниз. Грудь обдало страшным жаром. Арсеньев снова нажал спуск, и вторая молния, словно осколок солнца, вонзилась прямо в центр чёрной, набухшей массы. Потом настала тьма. Я знал, что нельзя смотреть на дуло ружья при выстреле, но не мог справиться с собой, и теперь перед глазами у меня плясали чёрные и золотые круги. Я долго ничего не видел, хотя судорожно нажимал кнопку фонаря. Наконец это прошло.
Каменное русло было пусто. Насколько хватал луч света, догорали вздрагивающие остатки массы, груды побелевшего шлака, кучки липкой золы. Клубы бурого дыма смешивались с туманом. С камней стекала грязная, как бы помутневшая от ила вода. Кое-где ещё отвратительно шипели недогоревшие остатки массы. Мы спустились и, войдя в русло, направили свет фонарей в обе стороны. Чёрная масса исчезла. Мы поднялись на противоположный склон. Арсеньев осмотрел свои ноги: на штанинах комбинезона блестели какие-то слизистые пятна, а сапоги стали пепельно-чёрными.
— Профессор, вы упомянули об электрическом ударе? — накинулся я с вопросами. — С вами случился удар? И с вами, инженер? Как это могло произойти?
— Вперёд, вперёд, — ответил астроном, счищая со скафандра остатки липкого вещества. — Нам надо торопиться, разговаривать будем потом.
Другая стенка чёрного ущелья была менее крутая, и мы, одолев её за полчаса, очутились на равнине, затянутой беспокойно волнующимся туманом. Теперь на ходу можно было разговаривать.
— Счастье, что наши скафандры обладают изолирующими свойствами, сказал Арсеньев, — а то бы мне плохо пришлось, да и вам, Солтык, не лучше!
— У меня началась судорога, и я не мог открыть рта, — признался инженер. — А потом получился такой удар, что меня совсем парализовало. Думал, задохнусь! Все мускулы сделались какими-то деревянными.
— К счастью, эти существа не имели дела с хорошим синтетическим волокном, — вставил Райнер.
— Какие существа? Неужели вы считаете, что эта чёрная каша — живая? удивился я.
— Я думаю, что это река живой протоплазмы. Вы видели, как она двигалась, как реагировала на прикосновение, стараясь поглотить то, что её раздражало? И это ей чуть было не удалось!
— Значит, вы думаете, что он... что оно... — Я не мог подобрать местоимения. — Что это какое-то животное? Вроде угря или ската?