Я начал усиленно делать гимнастику, хлопать руками по плечам и бёдрам. Это вначале разбудило только Солтыка, но вскоре проснулись и остальные, жалуясь на холод.
Мы тотчас же двинулись в путь. На равнине дул порывистый ветер. Его пронизывающий холод чувствовался сквозь все изолирующие слои скафандров. Под ногами трещал тонкий лёд, которым были затянуты лужи, иногда почва становилась вязкой, и ноги погружались в мягкий ил. Обернувшись и осветив фонарём тащившихся за мною спутников, я увидел затуманенные стёкла шлемов, а за стёклами — лихорадочно блестящие глаза и обросшие за два дня лица. Глядя на них, я ясно представил себе, как выгляжу сам.
Ещё в начале сумерек у края ущелья мы услышали радиосигналы ракеты. Потом электрическая буря заглушила их, и только теперь они снова послышались в наушниках. Поэтому мы смело продвигались вперёд в густом мраке, не боясь заблудиться. Ряды невысоких холмов один за другим оставались позади. Райнер шёл вслед за Арсеньевым, сгорбившись и словно став на голову ниже. Он уже давно едва переставлял ноги, а теперь вдруг сел. Астроном повернулся к нему и сказал, как маленькому ребёнку:
— Ну, Генрих, вставай!
Тот не ответил. Он полулежал, тяжело дыша. Я подошёл, чтобы помочь, но Арсеньев жестом остановил меня:
— Нет, он сам.
И химик, упираясь руками о камни, поднялся; выпрямлялся он очень медленно, словно поднимая огромную тяжесть, но всё же в конце концов двинулся за нами.
Дальнейший наш путь я помню очень смутно. У меня создалось впечатление, будто мой мозг окаменел; я, вероятно, дремал на ходу, то и дело просыпаясь. Давление в кислородных баллонах упало до тридцати атмосфер, но нужно было идти, идти, не останавливаясь, чтобы добраться до «Космократора», пока не опустели баллоны. Мы шли, собрав последние силы. У меня появилось какое-то непонятное ощущение, будто за нами кто-то крадётся. Удивительнее всего то, что оно передалось и остальным; Райнер, который шёл послед — ним, несколько раз падал из-за того, что всё время оглядывался. Мы поочерёдно шли впереди, так как вглядываться в темноту было очень утомительно.
Однажды, идя впереди, я увидел высоко в тучах туманный белый столб. Местность повышалась. Каменистая почва переходила в шершавые плиты. Белый столб медленно двигался среди облаков. Сначала мне пришло в голову, что это очередное непонятное явление, но возглас астронома вывел меня из заблуждения. Под сапогами заскрежетали каменные глыбы; ещё несколько сот шагов — и мы очутились на перевале. Далеко внизу светлело море тумана, а из его глубины бил в небо белый светящийся столб. Это был прожектор ракеты.
ОПЫТ
Лао Цзу поддерживал связь с вертолётом до той минуты, пока Мёртвый Лес не преградил путь радиоволнам. Целый день все были заняты исследованием дна озера. Когда прошёл срок нашего возвращения, Осватич вылетел на самолёте и, отыскав акустический след, бросился искать нас. Самолёт не мог лететь так низко и медленно, как вертолёт. Поэтому Осватич то и дело терял след и часа два нырял в тучах, пока не очутился над кратером. Он упорно пытался ввести машину вглубь пропасти, и всё это чуть не кончилось катастрофой, так как предательские воздушные течения повлекли его вниз. Потом он кружил в тучах, всё время вызывая нас по радио, но и это не дало результатов. Тогда он сбросил у кратера баллоны с провизией и полетел обратно: а баках у него осталось так мало горючего, что ему едва удалось долететь до озера. Беспокойство товарищей всё возрастало. Они совещались, не поднять ли в воздух «Космократор», хотя разработанным перед нашим полётом планом это не было предусмотрено. Тем временем надвигались сумерки, ожидалась буря, и надо было закрепить ракету. Её нос привязали к береговым скалам стальными канатами. Ураган налетел внезапно. Воздушные массы, скопившиеся в узком ущелье, врывались в котловину со скоростью больше трёхсот километров в час. «Космократор», швыряемый бурными волнами, яростно дёргал канаты. Чтобы противостоять необыкновенно сильному давлению воды и воздуха, Осватич запустил Двигатель и пытался держать ракету носом против ветра. Вдруг один из канатов лопнул, и «Космократор» начало сносить к берегу. Казалось, что единственный выход — улететь с озера, но товарищи этого делать не хотели, так как думали, что мы, по всей вероятности, находимся поблизости и что вернуться на ракету нам помешал ураган.
Непрерывно взбивая воду газовым выхлопом, «Космократор» в течение шести часов старался уменьшить силу натяжения ещё не лопнувших канатов. Когда самая сильная волна урагана прошла, товарищи включили большой прожектор, и его свет указал нам дорогу.
На следующее утро я встал поздно. Все мускулы ещё были налиты ощущением усталости, но это постепенно исчезало. Когда я вошёл в Централь, там никого не было. Взглянул на аэрометрические приборы: давление росло, а температура упала до, минус девяти. Корпус ракеты едва заметно приподнимался и опускался, как грудь спящего великана. Иногда слышался скрежет льдины о корпус. Я уселся перед главным экраном. Его наполняла чёрная беззвёздная ночь. Я откинул голову и, полузакрыв глаза, сидел так, наслаждаясь покоем, словно ожидая, что продолжится сон, прерванный пробуждением. Кто-то вошёл в каюту. Это был Чандрасекар.
— Ну что, — спросил он, остановившись передо мною, — вы утолили свою сильную жажду?
— Нет, — ответил я. — Жажда знаний только увеличилась, а жажда приключений... Разве её когда-нибудь можно утолить?
Накануне мы были так измучены, что лишь в нескольких словах описали товарищам свои приключения. Теперь я принялся рассказывать обо всём по порядку: и не знаю, было ли вызвано моё настроение ранним утренним часом, — к тому же голубоватый свет ламп создавал иллюзию предрассветного неба, или улыбкой Чандрасекара, но я говорил так, словно поверял всё своему лучшему другу. Под конец я добавил:
— Мы не избежали ошибок... хотя мне кажется, что в этом никто не виноват. Но Арсеньев изменил своим обычным правилам, задержавшись там, в этой пещере с металлическими созданиями. Разумнее было бы идти дальше, потому что кислород кончался, но мы не всегда руководствуемся только велением рассудка, и это, конечно, хорошо. Наши открытия могут иметь огромное значение. Арсеньев принёс горсть этих металлических насекомых... Вы их видели, профессор?
— Да, они лежат в лаборатории. Арсеньев просил не начинать исследований без него. Возвращаюсь к нашему разговору... А подумали вы о том, что из-за этих литров кислорода, которые вы истратили в пещере, вам могло бы не хватить его на остаток пути?
— Так могло случиться.
— Какая же цена была бы тогда вашему открытию?
— Но мы не знали, хватит нам кислорода или нет, и я думаю, именно поэтому Арсеньев поступил так же, как я... в Мёртвом Лесу...
— Вы так думаете?
— Да. Если бы я был уверен, что нам не удастся добраться до «Космократора» из-за остановки в пещере, я первый остановил бы профессора. Но дело в том, что этой уверенности у меня не было.
— Вы так думаете... — тихо повторил Чандрасекар. Опустив голову, он вглядывался в светившиеся тёмным блеском панели «Предиктора», словно искал в них своё отражение. Я с любопытством ждал, что он скажет, но в эту минуту в Централь вошёл Солтык, и разговор принял другое направление.