Последний самурай - читать онлайн книгу. Автор: Хелен Девитт cтр.№ 70

Тут я засмеялся.

К парадной двери приблизились шаги, дверь открылась. Я все смеялся, открылась дверь в комнату, и вошла женщина в розовом.

Что здесь такое? спросила она.

Это мой сын, сказал он.

Я вам не сын, сказал я.

В каком смысле? спросил он.

Вы смотрели «Семь самураев»?

Нет.

Я смотрела, сказала женщина.

Это была проверка. Я не смог сказать своему настоящему отцу, потому что это правда.

Я как-то теряюсь, сказала она, а он сказал

В некоторых отдаленных регионах тебя за такое высекли бы.

Я сказал, что, если нужно найти людей, которые делают глупости, из Англии можно и не уезжать.

Ты вообще кто? сердито спросил он. Как тебя зовут?

Дэвид, не раздумывая сказал я.

Я не понимаю, сердито сказал он. Ты денег хотел? Сочинил все это, чтоб денег из меня вытрясти?

Ну еще бы я не хотел денег, сказал я, хотя были вещи, которых я хотел больше, чем денег. На что мне мула-то покупать?

Но зачем, господи боже…

Я не знал, что сказать. Потому что вы были лингвистом, сказал я. Мне рассказали про падежные окончания, и я подумал, что вы поймете. Вы, конечно, не понимаете. Мне пора.

Но ведь это наверняка правда, сказал он. Откуда тебе знать про падежные окончания? Наверняка она рассказала. Значит это правда. Где она?

Мне пора, сказал я.

Он сказал: Не уходи.

Я сказал: Вы еще играете в шахматы?

Он сказал: Она тебе рассказала про шахматы?

Я сказал: Что?

Женщина сказала: Хью…

Он сказал: Как в этом доме чашку чаю получить?

Она сказала: Уже иду, но, уходя, смотрела на меня.

Он спросил: Что она тебе сказала про шахматы?

Я сказал: А что, вы ему поддавались?

Он спросил: А она тебе не сказала?

Я сказал: Она говорила, вы не поддавались.

Он сказал: Конечно не поддавался — и затопал туда-сюда по ковру.

Он сказал: Он выиграл 10 партий из 10. Он перестал твердить Что же мне делать; сидел, улыбался, смотрел на доску. Он сказал Я лучше тебя умею то, что умеешь ты, а ты вообще не умеешь того, что умею я. Я подумал Да где бы ты был без меня, гад безмозглый.

Я сказал Говоришь ты красиво.

Он сказал: То есть?

Я сказал Это игра, поскольку я утверждаю, что это игра? Сказал: если я в нее играю, поскольку думаю, будто это игра, а он в нее играет не поскольку думает, будто это игра, а поскольку я сказал, что это игра…

И он сказал Да

…тогда кто из нас делает то, что думает

И он сказал Да

и это последнее, что я ему сказал

Перед экзаменом, сказал я.

Да, сказал он.

А он вам что последнее сказал? спросил я.

Тебя не касается.

А что сказала моя мать? спросил я.

Не помню. Вздор какой-то.

Что? спросил я, надеясь, что ничего такого Сибилла в жизни бы не сказала.

Да не помню. Посочувствовала.

Я хотел спросить, скучала ли женщина, но решил, что он, наверное, вряд ли заметил.

Он сказал: Где она? Хочу с ней повидаться

Я сказал: Мне пора

Он сказал: Ты обязан мне сказать

Я открыл дверь и шагнул в прихожую. За спиной я слышал его. Я побежал и поскользнулся на шелковистом ковре и ковер поехал по натертому полу и я поймал равновесие и уцепился за первый сувальдный замок и слышал за спиной как он торопится. Я щелкнул первым замком и открыл второй сувальдный замок и третий замок, обеими руками, и распахнул дверь, и тут его пальцы сжали мне плечо.

Я вывернулся и вырвался. В три прыжка одолел дорожку и перескочил калитку, а когда оглянулся, он стоял в дверях. Посмотрел на меня поверх птичьей купальни и розовых кустов, а потом отвернулся.

Дверь захлопнулась. Просто скучный дом на скучной улице, где полно таких же домов с захлопнутыми белыми дверями.

Я поковылял по улице. Ради этих глаголов без наклонений и несклоняемых существительных ему не пришлось убивать, но ради них он породил раба.

Я вернулся на Ноттинг-Хилл-гейт и сел на Кольцевую.

Я решил в 11 лет на античность в Оксфорд не поступать.

Сибилла спросила, куда делся мой скейтборд. Я вспомнил долгую череду захлопнутых дверей, дом на продажу, высокую траву. Понимал, что не смогу туда вернуться. Сказал, что скейтборд украли. И что это не важно. Я все думал о мальчике, который мне не брат.

Я думал об узниках судьбы, у которых не было надежды на удачу.

Я подумал: Да на что мне вообще СДАЛСЯ отец. Так я могу приходить и уходить когда заблагорассудится. Иногда мне попадался муниципальный автобус, у которого сзади сообщалось: САУТУОРК: МЫ СЕРЬЕЗНО ОТНОСИМСЯ К ПРОГУЛАМ, и я шел на север через мост Тауэр в Сити, где к прогулам относились несерьезно. Какой отец станет с этим мириться? Надо перестать, пока счет в мою пользу.

Я бросил спать на полу. Бросил есть кузнечиков au gratin [117] с соусом из жареных мокриц. Сибилла все спрашивала, что не так. Я говорил, что все так. Никогда ничего не изменится — вот что не так.

Я решил заняться чем-нибудь таким, чего Хью Кэри в 11 лет не делал. Можно проработать «Конспекты Шома» по преобразованию Фурье — Сиб говорила, в школе его не преподают. ХК, наверное, вообще этого не учил. На всякий пожарный можно еще лагранжиан. И еще, пожалуй, преобразования Лапласа.

Сибилла печатала «Любителя тропических рыбок». Никто не помчит меня галопом по монгольским степям. И в ближайшее время не возьмет на Северный полюс.

Как-то раз мы с Сибиллой отправились в «Теско».

Ослепительный белый свет безжалостно бил с потолка, точно полуденное солнце в пустыне над Французским иностранным легионом; жестокое пустынное сияние блестящих полов резало глаза.

Мы медленно шли по проходу с крупами.

По сторонам вздымались огромные коробки кукурузных хлопьев и отрубей; когда мы добрались до мюсли, из-за поворота вывернула тележка, управляемая толстой женщиной, а следом появились трое толстых детей. Один плакал в толстый кулачок, двое дискутировали о «Фростиз» в противовес «Брэкфест боулдерз», а женщина улыбалась.

Она пошла по проходу, и Сибилла застыла у тележки, неподвижная, как коробки хлопьев на полках. Глаза у нее были как черные угли, кожа — как бледная и грязная густая глина. По молчанию ее, по черному пристальному взгляду я понял, что эту кроткую толстуху Сибилла надеялась больше никогда в жизни не встречать.