— В январе будет пять лет. Я тогда приготовил лазанью. Мы сидели за столом и ждали его возвращения.
За окном, выстроившись парами, шла большая группа малышей. Детский сад на прогулке. Лассен улыбнулся, глядя на них.
— Мы поставили новые батарейки для фонаря на его велосипед. Он хорошо знал дорогу. Мы ездили этой дорогой вместе несколько раз.
Он помешал кофе, к которому не притронулся.
— Нам сказали, что это была красная машина. Полиция нашла краску на одной из педалей. — Он качнул головой и, к ее удивлению, засмеялся. — Я потом часто сидел на повороте, выглядывая поцарапанную красную машину. Каждый вечер примерно в то время, когда это случилось. — Он развел руками. Она обратила внимание на его тонкие бледные кисти. — Машина так и не появилась. Тогда я стал сидеть там весь день. И опять ничего. — Усмешка снова тронула его лицо. — В конце концов я не мог ничего делать, только сидел и ждал. День и ночь. Смотрел на машины. Думал, что вот-вот она появится. И когда это произойдет, я вытащу этого подонка и…
Лассен прикрыл глаза на мгновение, и она увидела, что ему по-прежнему больно.
— Жена пыталась меня остановить. Но разве я мог? Как? Я потерял работу, потерял друзей. — Он отодвинул чашку и бисквит. — И однажды я вернулся домой и обнаружил, что ее тоже нет.
За окном на тротуаре остановилась женщина, она держала за руку ребенка. Готовилась перейти дорогу. Заурядные моменты жизни, но такие особенные для нее, для Лассена и для других, кто пережил подобное. Ничего более ценного и дорогого для них не существовало.
— Боль потери не отпускает меня ни на секунду. Красная машина отняла у меня не только сына, она отняла все, что я имел. Но я так и не нашел этого человека. Пернилле?
Она отвернулась от окна, встретилась с ним взглядом.
— Вы понимаете, о чем я говорю?
— Но вы все равно не перестаете искать? Разве вы сможете забыть? Разве сможете сдаться?
Лассен мотнул головой. Он казался разочарованным.
— Так думать неправильно.
— Но вы не можете не думать. Вы постоянно возвращаетесь к одной мысли — где он, где эта машина? Вы не в силах перестать. Обманывайте себя сколько хотите, прячьтесь от себя. Это не в вашей власти.
— Нужно отпустить…
Она начала понемногу уставать от его проповеди.
— Тогда скажите мне, что вы забыли. Что смирились с тем, что убийца, отнявший у вас сына, все еще ходит где-то там. — Взгляд за окно. — И возможно, снова убьет чьего-то ребенка.
— А если его так и не найдут? — сказал Лассен. — Вы запрете себя в этом аду навечно?
— Его найдут. Если не полиция, то я сама.
Он моргнул, и снова на его лице мелькнуло разочарование.
— И что потом? — спросил Лассен.
— Прошу меня извинить. Мне пора забирать из школы сыновей. — Она поднялась со стула. — Спасибо за кофе.
В кабинете Хартманна Вебер вновь накрывал стол — бутерброды и кофе. В дверях появилась женщина, и Хартманн не сразу смог вспомнить ее имя… Нетта Стьернфельтт.
Он быстро встал, прошел к двери, заметив, как вскинулась от стола голова Скоугор.
Она была такой же красивой, как он ее запомнил, стройной и изящной. И с тем же тревожным, требовательным блеском в глазах.
— Прости меня, Троэльс, — сказала она. — Я не хотела вот так врываться к тебе.
— Сейчас не лучшее время.
— Я хотела извиниться, если сказала что-то лишнее.
— Ты не виновата. Мне не надо объяснять, что такое полиция.
— Они так неожиданно появились, стали задавать вопросы. Как-то добрались до писем и… Мне казалось, они знали все.
— Да, я разговаривал с полицией, — сказал Хартманн. — Не бойся. Больше никто не узнает. Все будет хорошо.
Она стояла так близко. Ее рука легла на лацкан его пиджака.
— Спасибо, что пришла. Но я сейчас действительно очень занят.
Ее пальцы скользнули по пиджаку вниз.
— Понимаю. Позвони мне, если тебе что-нибудь понадобится. Я буду рада помочь. — Она улыбнулась. — Во всем.
Ее рука осмелела, прикоснулась к белой рубашке, прижалась плотнее. Хартманн отступил на шаг.
— Ладно, — сказала она. — Я пойду.
— Так будет лучше.
Он вернулся в кабинет, встал рядом со Скоугор, погруженной в чтение. Вебер, как обычно в таких случаях, предпочел удалиться.
— Она… она приходила попросить прощения.
Скоугор не отрывала глаз от документов.
— Ты не доверяешь мне? — спросил Хартманн.
Молчание.
Он сел на ее стол, заставил взглянуть на него.
— Не отталкивай меня, Риэ. Это все в прошлом. Я же говорил тебе.
Она отгородилась от него, сложив на груди руки, уставилась в потолок влажными несчастными глазами.
— Риэ!
Стук в дверь. Не дожидаясь приглашения, в кабинет вошел Олав Кристенсен.
— Мне передали, что вы хотели со мной поговорить, — сказал он.
— Мортен! — позвал Хартманн.
Они усадили чиновника напротив. Вебер положил перед собой материал, собранный за последние дни.
— Вы проявляли сильный интерес к квартире, Олав, — сказал он.
— Нет. Ничего подобного. Я просто устроил туда несколько гостей. — Он указал на Хартманна. — С разрешения заместителя мэра.
— Хартманн всего лишь подписывает служебные записки. Ваши гости ни разу не появились.
Его напускная наглость давала трещины.
— Чего вы от меня хотите? Я что, администратор гостиницы? Я только делал то, что мне говорили. Может, мне уже адвоката звать пора?
— Вы сами пользовались квартирой? — спросил Хартманн.
— Не понимаю, о чем вы.
Вебер положил перед ним листок бумаги:
— Шесть месяцев назад вы спрашивали у Дорты, свободна ли квартира на выходных.
Кристенсен взял распечатку собственного письма, прочитал его.
— Если я правильно помню, нужно было разместить поляков, которые делали отчет о системе социального обеспечения.
— Польская делегация жила в гостинице! — отчеканил Вебер. — Я ужинал с ними. Не пытайтесь нас обманывать!
— Да? Ну, тогда я не помню.
Перед ним появился еще один листок.
— За последнее время вы несколько раз бронировали квартиру для людей, которым она была не нужна. Никаких форм при этом никто не заполнял, то есть в архиве об этом ничего нет. Если бы не Дорта…
— Дорта здесь больше не работает. А у людей иногда меняются планы. Так бывает…