— Вы не понимаете…
— Что именно?
— Обвинения не по адресу.
— Неужели? Кому же их адресовать?
— Вы не понимаете простых вещей…
— Кто же загадочный гений злодейства, если не вы, госпожа Медоварова-Холодова?
Зелиньска повелительно подняла руку:
— Обещаете быть откровенным?
Ванзаров обещал ничего не скрывать.
— Как вы узнали, что я приду именно в этот банк?
Раскрывать карты было нельзя, впереди у нее допросы у Герасимова. Пришлось сымпровизировать: после случая в Сибирском во все банки столицы было разослано предупреждение не выдавать крупные суммы на предъявителя без тщательной проверки. Особенно если предъявитель — дама. И сразу сообщать в полицию.
Доводы Ванзаров излагал без огонька.
— Ну, что ж… Откровенность за откровенность, — сказала Ядвига. — Вы хотите знать, кто напоил Санже? Так я скажу вам: я никого не предавала. Даже когда работала на охранку. А уж тем более сейчас…
Допрос зашел в тупик.
— А что, пани Зелиньска, все-таки попробовали сому? — спросил Ванзаров.
— Я не смогла.
— А Раса?
— Не знаю. Последние дни она сильно изменилась.
— Как вы собирались осуществить пришествие Сомы к народу?
— На все воля Божья.
— Зачем трижды телефонировали мне с угрозами?
Ядвига с интересом взглянула на него:
— А я думала, что ваша жена что-то напутала с этим телефонированием.
— Во-первых, не жена, а сестра. Первый раз четвертого января. Последний — вчера.
— Хотите поймать в ловушку? — она усмехнулась. — Не выйдет. Вы от меня ничего не добьетесь.
Ванзаров направился к ящику телефона, но остановился:
— Можно личный вопрос, пани Зелиньска?
— Слишком много вопросов… Но так и быть. Напоследок.
— Неужели за свободу вашей любимой Польши ни в чем не повинные дети должны были заплатить своей жизнью?
Зелиньска насупилась и ответила:
— Это мой личный расчет с петербургской полицией за арест пять лет назад.
Ванзаров покрутил ручку телефонного аппарата, назвал барышне на коммутаторе номер Герасимова. Полковник обещал доехать с Мойки за пять минут.
— Мечислав Николаевич, будьте добры надеть нашей гостье наручники. Клиенты Охранного отделения должны быть в надлежащем виде.
Ротмистр бережно защелкнул на тонких запястьях тертые браслеты.
Конспект лекций полковника жандармского корпуса Герасимова Александра Васильевича, начальника петербургского Охранного отделения в отставке
Приятно было видеть знакомое лицо с расплывающимся синяком. Выглядел Шмель слегка удрученным, помятым и притихшим, крылышки ему подрезали основательно. Долетался агент-невидимка. Во всем этом была капелька дегтя: взяли беглянку не мы, а сыск. Впрочем, это одно и то же. Работаем ради одного дела и сохранения спокойствия в нашем отечестве. Чтобы не устраивать при посторонних ненужных сцен, мои люди взяли барышню накрепко, наручники надели наши, английские, а не хлипкие браслеты полиции. Она еще пыталась красиво уйти, кричала что-то вроде: «Да здравствует Польша», ну и тому подобные глупости. Можно понять ее состояние: такую умницу взяли. Подробности задержания я и хотел выяснить.
Когда крики ее на лестнице затихли и мы с Ванзаровым остались вдвоем, я спросил, как вышли на след.
— При расследовании смерти господина Наливайного удалось выйти на секретаря американской миссии господина Санже. Он заподозрил, что его хотят отравить и ограбить, указал, где можно взять преступницу. Я вам докладывал.
Умеет господин Ванзаров отвечать так, что и не придерешься. Однако так просто отделаться у него не получится. Спрашиваю:
— Какое отношение к этому имеет профессор Окунёв?
— Входит в круг подозреваемых.
— Что удалось о нем установить?
— Самодовольная личность. Улик и фактов недостаточно для ареста.
Какие они все-таки наивные, в сыске. Если бы мы об уликах беспокоились, борьба с врагами отечества давно бы уже встала на тормозах.
— Что-нибудь особенное заметили? — спрашиваю.
Ванзаров смотрит на меня чистыми и наивными глазами:
— Только одно: Наливайный — гермафродит. У него редкая форма полного двунастия, как уверяет господин Лебедев.
— Обстоятельства его смерти до удивления похожи на смерть мистера Санже и некой купеческой дочки Толоконкиной. Не находите?
— Именно так, — отвечает Ванзаров. — Все следы ведут к Окунёву, но пока не можем его взять крепко.
— Шмель какое имеет к этому отношение?
— Скорее, к господину Санже. Она хотела его тривиально обокрасть.
— Да, это на нее похоже. Вспомнила воровскую молодость. Что-нибудь еще она вам рассказала?
— Это было невозможно. После меткого удара ротмистра Джуранского она минут пять как очнулась. Думали уже карету «Скорой помощи» вызывать.
— В банке она от вас ушла, трое агентов убито. Где же вы ее поймали?
— Убит один, двое ранены. Взяли в «Польской кофейне». При помощи логических умозаключений.
Умен и хитер, извивается, как карась на сковородке. Никак его не прихватишь. Подумал: что время терять, все, что надо, Шмель и так расскажет, а потом, в случае чего, побеседуем с чиновником Ванзаровым.
Благодарю и прошу выдать дело гермафродита. Он заявляет:
— У меня этого дела нет.
— То есть как? — спрашиваю.
— К смерти Наливайного проявил интерес Особый отдел полиции и лично его заведующий господин Макаров. Вчера Николай Александрович лично изъял у меня дело, дав приказ прекратить по нему любые разыскные действия.
Взял себя в руки, спрашиваю спокойно:
— Что было в деле?
— Прошу простить, господин полковник, не имею права раскрывать обстоятельства. На этот счет имею строгий приказ от вышестоящего начальства. Я привык четко выполнять все распоряжения.
Что тут поделать! Прохвост Ванзаров строго следовал букве служебных инструкций Департамента полиции. И даже я, при всей своей власти, не мог отменить приказ Особого отдела. Пробую зайти с другого конца, ласкового:
— Родион Георгиевич, ценю вашу порядочность. Но хоть пару словечек, что вам удалось узнать о роли моего агента в этом деле? Приватно.
— Ну, разве приватно. Полонская имела контакты с убитым, но никаких улик ее виновности в смерти Наливайного я не нашел. А допрашивать вы запретили.
Изъяв фотографию Шмеля, я попрощался, но намекнул, что наша встреча, возможно, не последняя. Он выразил готовность оказать любую помощь. Скользкий господин, очень скользкий. Нам бы такой очень пригодился.