Пили в основном водку, судя по всему, из уважения к моему новому шефу. Пили много, но молча, сосредоточенно и угрюмо, будто выполняли некий долг.
Кроме меня, Тимофея Антоновича и моего хирурга-мулата, за столом сидели еще три человека, судя по мрачным смуглым физиономиям, итальянцы или испанцы, типичные киношные солдаты мафии.
– Ешь, Ерш, жри от пуза. А то совсем отощал. – Моего Тимоху развезло. – Хорошо, что не пьешь. Уважаю таких. В нашем деле это большой плюс. Мне тут выдали на тебя аттестат, – смеясь, он похлопал по нагрудному карману летнего пиджака, – так в нем написано, что ты второй Джеймс Бонд. Хвалю. За мной премия.
– Когда домой? – поинтересовался я как можно небрежней, чтобы не выдать свою заинтересованность.
– Соскучился по перестройке и новому мышлению? – лукаво сощурился Тимофей Антонович. – Не волнуйся, еще насмотришься на наших перелицованных начальников-демократов. У них сейчас в самом разгаре новая кампания – всенародно каются, льют грязь на прошлое и демонстративно жгут партбилеты. Как же – семьдесят лет ошибались и вдруг прозрели. Можно посочувствовать. Сейчас наш паровоз на всех парах прет в капитализм. Только вот беда – рельсы-то старые.
– Мне что… У меня свои проблемы.
– У нас с тобой проблемы, Ерш, у нас. Это ты в самое яблочко. Проблем и впрямь больше чем достаточно. Из-за чего и приехал в этот забугорный рай. Есть работа, Ерш. Здесь.
– Здесь?
– Удивлен? – Тимофей Антонович коротко хохотнул. – Напрасно. Ты теперь, братец Ерш, принадлежишь к мировой элите ликвидаторов. И работать тебе придется по всему земному шарику. Вот так. Одно плохо – с языками у тебя напряженка. Ну ничего, это дело поправимое. Найдем толковых учителей, и через год-два будешь базлать по-ихнему, как я по фене.
– Что за дело?
– В деталях обговорим позже, а в общих чертах – расскажу. Сюда смайнал наш соотечественник, прихватив приличную сумму, естественно, в баксах. Про то, что он ограбил своих клиентов, – хрен с ним. И что Родине нанес приличный ущерб – пусть его, это дело наших доблестных органов. Но он, ко всему прочему, запустил свою грязную лапу и в карман начальников вот этих достойных господ…
Тимофей Антонович кивком указал на безмолвных мафиози.
– А подобная вольность в нашей системе, сам понимаешь, непростительна и наказуема. Чтобы другим было неповадно.
– Но тогда я не понимаю, почему вы меня "засветили".
– Это твое прикрытие, братец. Будешь работать вместе с ними. Они обеспечат тебе охрану, наблюдение и связь.
– Я привык работать один.
– Только не здесь и не в нашем случае. Во-первых, ты по-испански ни бельмеса не понимаешь. Вовторых, этот сукин сын хитер как змей. Он прикупил себе гасиенду,
[56]
оборудовал охранной сигнализацией по высшему разряду, набил ее под завязку телохранителями и сидит там, словно гвоздь в дерьме, нос на белый свет не кажет. Одному тебе это дело просто не под силу. Двоих наших он уже отправил вперед ногами, а парни были, доложу тебе, не из худших. То-то.
– К чему такая спешка? Может, стоит выждать чуток, а потом и… – Это не твоего ума дело, Ерш, – отрезал жестко Тимофей Антонович.
Но затем смягчился и объяснил:
– Дело в том, что он наводит мосты к одной очень сильной организации. Это конкуренты наших друзей. – Он снова кивнул в сторону угрюмой троицы. – И если произойдет стыковка, не миновать большой войны. Что очень нежелательно. Здесь народ привык работать тихо, без лишнего шума, чтобы не привлекать внимания соответствующих спецслужб. Это только наши доморощенные придурки устраивают целые баталии под окнами добропорядочных граждан. Отморозки хреновы.
– Как там… дома? – решился спросить я, когда мой новый шеф наконец умолк, занявшись лангустом, сваренным в сухом вине. – М-м… – промычал он с набитым ртом. – Все клево… парень… ик!
Тимофей Антонович икнул и поторопился протолкнуть застрявший кусок деликатеса добрым глотком белого вина.
– Народ клепает бабки, – сказал он, поставив бокал на стол. – Кто как может и кто как хочет. Наверстывают упущенное за годы великих побед социализма. Грабь награбленное, перераспределяй присвоенное, отмывай нахапанное в годы застоя. Такие нынче лозунги, Ерш. Лично мне нравится. Свобода! Так сказать – демократия на марше.
Облизав жирные пальцы, Тимофей Антонович поднял на меня покрасневшие глаза. – Ах да, о чем это я… Тебя интересует совсем другое… Держи…
Он полез во внутренний карман пиджака и достал толстый конверт.
– Посмотришь на досуге. Впрочем, если ты уже сыт, то пройди в следующую комнату… Да не задерживайся надолго! – крикнул вслед. – Надеюсь, полчаса тебе хватит. Нужно кое-что обсудить…
В конверте были цветные фотографии Ольгушки и сына. Я сел прямо на ковер, устилающий пол, и впился глазами в дорогие мне лица.
Мир вокруг меня исчез, превратился в звездную пыль, в вакуум, и мне стало казаться, будто я очутился в глубоком космосе. Я, Ольгушка и Андрейка, обнаженные донага, мы плыли в безвоздушном пространстве навстречу леденящему душу мраку, и жестокий космический холод постепенно превращал наше дыхание в покрытый сверкающим инеем кокон с тонкой прозрачной скорлупой.
Волкодав
Гостиница, куда я определил Джоанну, не могла похвастаться изобилием звездочек на своем фирменном флаге. Однако, она обладала двумя несомненными достоинствами: крепкими, как ворота рыцарских замков, дверьми номеров, закрывающимися изнутри на прочные засовы, и крохотными балкончиками, напоминающими ласточкины гнезда, благодаря которым можно было быстренько слинять в случае провала.
Естественно, для таких цирковых номеров на десятиметровой высоте требовались недюжинные акробатические способности. Но на какой только риск не пойдешь ради спасения собственной шкуры… – Вы не могли подыскать еще более мерзкую дыру?
Джоанна с отвращением смотрела на кровать, застеленную постельным бельем с неистребимыми желтоватыми пятнами, о происхождении которых можно было только догадываться.
– Экономика должна быть экономной, – брякнул я, доставая из бумажного пакета бутылку превосходного виски.
– Что? – удивленно спросила моя подопечная, наморщив прекрасный чистый лобик.
Черт! Я совсем выпустил из виду, что этот перл социалистической словесности эпохи застоя не имеет аналогов в языках капиталистического забугорья. Получается, будто я, еще не выпив ни единой капли спиртного, понес совершеннейшую бессмыслицу.
– Все очень просто, киска: я обязан уложиться в смету расходов, спущенную сверху моими шефами.
– Опять?! – взвилась, словно ее ужалила оса, Джоанна. – Или вы прекратите называть меня киской, или я запущу в вашу башку настольной лампой!