Московский апокалипсис - читать онлайн книгу. Автор: Николай Свечин cтр.№ 31

– За что ты парня? – спросил егерь.

– Царя мне задолжал и не отдаёт!

– Какого ещё царя?

– Ну, рупь по вашему.

– Бутырский должок-то?

– Ага!

Наконец они пришли на зады Театральной площади, туда, где Неглинная выходит из трубы. Здесь расположилось несколько торговых бань, в том числе и семейные номера Никитина. Пётр слышал о них, но сам ни разу не бывал. Оказалось, что банное дело Никитина процветает, несмотря на войну. Днём у него купаются французские офицеры, а ночью – все остальные желающие.

В банях Силу Еремеевича ждали. Его с товарищами провели в дворянский номер и закрылись изнутри. Ахлестышев, почёсываясь от нетерпения, осмотрелся. В раздевальне, очень чистой и хорошо натопленной, стояли кожаные диваны. В углу на комельке курились ароматные травы: то ли мята, то ли душица. Молодой парень снял с Петра верхнюю одежду и, бережно поддерживая, словно больного, отвёл в следующую комнату. В ней было ещё жарче. На паркетном полу стояли деревянные скамьи, крытые дорогой кожей. На столике сгрудились аптечные склянки, чашки с настоями, и возвышался большой кувшин квасу. Два голых мужика, одетые лишь в короткие холщовые передники, взялись за клиента. Банщики были сложены, как геркулесы: великолепная мускулатура, ни золотника жира. Длинные бороды их доходили до живота, придавая мужикам вид былинных богатырей. Быстро и ловко они раздели Ахлестышева донага, приподняли и на руках понесли в третью комнату. Там обнаружились наполненные водой мраморные ванны. Позади раздался недовольный рык. Пётр оглянулся. Саша-Батырь пытался вырваться из крепких объятий своих банщиков. Не обращая на это внимания, те спокойно управились с сопротивлением гиганта. Легко, как пушинку, они подняли огромную тушу и аккуратно погрузили в одну из ванн. Через секунду в воду опустили и егеря – тот не сопротивлялся, а блаженно щурился.

В ваннах партизаны грелись полчаса. Мужики плескали на каменку и подливали кипятку. Давно не мывшийся Ахлестышев почувствовал невероятную негу… Наконец один из банщиков стал чесать ему голову. Потом, осторожно раздвигая волосы, он намылил Петру шевелюру душистым мылом и трижды промыл её водой со щёлочью. Выдернув пробку, банщик слил грязную воду, после чего со знанием дела стал мять клиенту различные части тела (то, что у французов называется “массаж”). Пётр только охал от удовольствия. Затем на четверть часа его оставили в покое, лишь поддавали пару. После отдыха беглого каторжника снова подняли на руки и положили на скамью. Вытерли насухо фланелью, и банщик принялся сильно растирать его жёсткой рукавицей. Всё тело ныло, каждая косточка отзывалась приятной болью. Даже кровь, казалось, охотнее побежала по жилам. Второй банщик намазал Ахлестышева эссенцией с запахом липы, после чего растёр уже мягкой рукавицей. Наконец мужики подняли клиента и поставили на мраморный пол. К удивлению Петра, тот оказался тёплым – каким-то образом его подогревали снизу. Размятого и отскобленного от грязи партизана трижды облили тёплой водой и, опять же на руках, отнесли в раздевальню. Там на диванах уже сидели Отчаянов и Саша-Батырь. Они пили ледяной квас и светились от удовольствия. Пётр потребовал рюмку мадеры и получил её. Пока все трое мылись, их бельё выстирали и прокалили утюгами, избавив от вшей. Впервые за много дней бывший сибарит мог не чесаться…

Далеко за полночь, весёлые и довольные, они возвращались к себе. Вдруг на углу Сытинского переулка мелькнула одинокая тень. Французский пехотинец с бумажным тюриком в одной руке и ружьём – в другой, крался в развалины. Что за смельчак? В это время захватчикам и по Тверской ходить опасно, а уж в дебрях сгоревших кварталов… Заинтригованные партизаны, стараясь не шуметь, последовали за ним. На огородах погибшего особняка француз вполголоса стал звать:

– Эй! Мадам! Мадам!

На этот призыв из каретного сарая вышла тёмная фигура, и молодой женский голос сказал по-русски:

– Мы здесь!

Солдат положил тюрик на землю и зажёг принесённую с собой свечу. При её тусклом свете женщина развернула тряпку и вынула из неё крохотного новорожденного ребёнка! Ему было лишь несколько дней от роду. Младенец громко загукал и по-стариковски закряхтел. Выяснилось, что у француза была с собой баклага тёплой воды. Он принялся тонкой струёй лить её на попку малыша, а мать – подмывать ребёнка (оказалось, что это мальчик). Кряхтение усилилось, но сделалось довольным… Остатком воды мамаша вымыла себе груди и немного попила. Француз тем временем раскрыл тюрик и вытащил оттуда хлеб, сыр, куриную ногу и пару кусков ветоши. Молодая женщина с жадностью принялась за еду. Пехотинец сидел рядом, обнимая ружьё, и молча любовался ребёнком. Наевшись, мать тут же взяла сына на руки и стала кормить. Её измученное, неброское лицо сделалось в этот момент прекрасным, как у мадонн Рафаэля… Француз простодушно улыбался и гладил женщину по давно не мытой голове. Малыш сосал молоко жадно, словно понимал, что от этого зависит его жизнь. Наконец он наелся и сразу заснул. Солдат поцеловал его в пуговку носика, сунул матери в руки принесённые тряпки и поднялся.

– Спасибо вам, добрый человек, – дрогнувшим голосом сказала мать. – Без вас давно бы пропали…

Пехотинец вряд ли понял её слова, но согласно кивнул головой, задул огарок и быстро исчез в темноте. А женщина с ребёнком опять укрылись в сарае.

Партизаны некоторое время молча сидели под впечатлением увиденного, потом егерь прошептал:

– Вон как… Есть и среди них люди…

– Я запомнил его лицо, – в тон ему сказал Пётр.

– И я, – подхватил Саша-Батырь. – Жалко будет, ежели зарежут его наши невзначай.

– Мамку с дитёй забираем, – приказал Отчаянов. – На улице они даже с таким жалельщиком не протянут!

Когда три фигуры вошли в сарай, женщина охнула. Сила Еремеевич с порога стал её успокаивать.

– Ты, баба, нас не бойся. Мы русские, православные. Худого тебе не сделаем. Что это за француз тебе сейчас помогал?

– И сама не знаю, батюшка. Нашёл он меня тому назад четыре дня. Я только-только Митеньку родила и лежала почитай, что без памяти. А кругом страх да огонь… Помирать собралась; токмо сыночка было жалко, что света белого не увидит… А тут он. С теих пор ходит ко мне кажную ночь, еды и воды носит; сегодня, вишь, пелёнок добыл.

– Добрый, что ли?

– Душа у него добрая, батюшка, это сразу видать! Не он, померли бы оба давно. Есть-пить нечего – как робёнка кормить? Молоко пропадать стало…

– Понятно. Как тебя звать-то?

– Марфой, батюшка.

– А мужик твой где?

– Убили его в первый же день. Наши солдаты. Пьяные были шибко. Ограбили и убили беспричинно.

Егерь почернел лицом.

– Вишь, Марфа, как нас жизнь переворачивает… Свои губят, чужие спасают… Ладно. Идём с нами. Меня зовут Сила Еремеевич Отчаянов, я гвардейский унтер-офицер. Это Пётр Серафимович Ахлестышев, из дворян. Это Саша-Батырь, из налётчиков. Хорошие люди. Мы с французами воюем. Своих не трогаем.