Северная Пальмира - читать онлайн книгу. Автор: Роман Буревой cтр.№ 45

Трибуны дышали единым дыханием, изнывая от азарта, страха и любопытства. Ни жалости, ни отвращения – лишь жажда развлечений и крови. На скамьях амфитеатра человек исчезает, становясь частью огромного животного. А животных винить не принято. Но ведь были времена, когда вид крови на арене вызывал ужас. Совсем недавно. Элий помнит. Когда Хлор… Нет, о Хлоре вспоминать нельзя.

Эмпедокл первым сделал выпад. Достойный противник – видно сразу. Элий парировал. И тут же атаковал. И вновь удар Эмпедокла. Опять отбит. Никто не совершал ошибок, ничто не нарушало равновесия поединка. Мечи то скрещивались, высекая снопы искр, то отскакивали друг от друга, каждый клинок был частью одного механизма, работа которого совершенна. И вдруг что-то сбилось. Эмпедокл стал не успевать за движениями Элия, и только чудом тертиарий Всеслава оставался невредим. Элий продолжал атаковать. Слева сверху, справа сверху, слева снизу, справа снизу, поворот – и снова справа снизу, круг над головой и снова справа сверху. И вот уже явно заметён у Эмпедокла неудачный наклон меча при защите, вот юноша запоздал, уклоняясь, и меч Элия едва не вспорол ему плечо. Следующий удар Эмпедокл уже не сможет отразить.

Эмпедокл согнулся и секанул по ногам. Никто в гладиаторской центурии не применял против Элия такой приём. Эмпедокл отважился. Элий отпрыгнул невредимый, но потерял равновесие и упал. Эмпедокл кинулся к нему. Замахнулся, ударил, рассчитывая проткнуть Элия насквозь. Но клинок вошёл в песок – старый боец не только успел откатиться, но и сделал подсечку. Эмпедокл упал. Пока вскакивал одним рывком на ноги, краем глаза увидел – Элий тоже вскочил. Ах так? Ну, получишь сейчас, паппусик… Эмпедокл метил в грудь. Сейчас пронзит и… Элий подставил клинок под удар вертикально, а сам развернулся и очутился вплотную к противнику. С такого расстояния нельзя ни колоть, ни рубить. Но ударить можно. Рукоятью меча в челюсть. Под стальным навершием хрустнули зубы. Рот Эмпедокла тут же наполнился кровью. Эмпедокл зашатался. Второй удар Элий нанёс в висок. И противник без звука повалился ему в ноги.

– Марк Аврелий! – выкрикнул чей-то голос и осёкся.

– Император! Император! – взревели трибуны.

Элий шагнул на крик. Лица расплывались жёлтыми пятнами. Амфитеатр ходил ходуном – вверх и вниз, и по белым гребням барьеров лица плыли беснующейся пеной. Он подошёл вплотную к ограде, запрокинул голову, не зная, чьё лицо ищет среди гримасничающих розовых и белых пятен. Надеялся, что она подбежит к барьеру и… Но её не было. Он не стал обходить арену. К чему? Пусть зрители орут, глядя на распростёртого Эмпедокла.

Сегодня он исполнил своё желание. Но ему было тошно от этого исполнения.

Как сказал Гесиод, «Людям не стало бы лучше, если бы исполнились все их желания».

Так что же, лучше ничего не исполнять? Он закричал. Но это был не крик торжества, а вопль боли.

– Летиция! – простонал он, хотя знал, что вряд ли она может его слышать, даже если находится здесь.

– Император! – ревели тысячи голосов.

Сократ выбежал на арену, взял Элия под руку и повёл в куникул.

– Поздравляю с новой кличкой, – хмыкнул Сократ. – Она тебе нравится? Мы все здесь философы. Ты один Император. Зря Эмпедокл обрил голову, Марс не принял его жертвы [29] .

Сняв шлем, он несколько секунд стоял на арене. Он был уже не молод, в отличие от своего противника. И почти совсем седой. Но ему шла седина. Она смотрела на него и не могла вдохнуть. Собственное лицо вдруг сделалось чужим – губы сами собой улыбнулись, щеки пылали. Она хотела крикнуть ему: «Император», но губы не слушались и пытались выговорить что-то другое, своё. Она подалась вперёд, будто невидимая нить протянулась меж ними, и он, удаляясь к воротам, ведущим в куникул, тянул за эту ниточку и звал за собой.

Она вскочила. Проход был забит орущими в восторге людьми. Она стала прыгать по скамьям, она боялась, что он уйдёт и ниточка лопнет.

– Я к Императору! – заявила она охраннику, стоящему у дверей куникула, и, не дожидаясь, пока тот её пропустит, оттолкнула здоровяка.

От подобной наглости охранник так обалдел, что не стал препятствовать.

Дверь в его раздевалку она нашла, не спрашивая. Невидимая нить по-прежнему вела её. Вошла. Он уже сбросил доспехи, сбросил и промокшую от пота тунику. В матовом свете лампы его кожа блестела. Если бы она была скульптором, она бы лепила с него Аполлона. Аполлона, покрытого шрамами. Но его шрамы не казались уродливыми. Нет, он не Аполлон, конечно. Торс безупречен. Но лицо отнюдь не совершенно. Слишком длинный нос, один глаз выше другого и волосы коротко острижены. И печально изломлены губы. Аполлону положено носить длинные кудри. Перед ней гладиатор. Это и хорошо. Потому что она не могла бы любить Аполлона.

– Кто ты? – спросил он и осёкся.

– Не знаю, – она тряхнула головой. Чёрные вьющиеся волосы волной рассыпались по плечам. Он смотрел на эти локоны и не мог оторвать взгляда. Помнится, когда-то он целовал такие кудри. Много лет назад он любил женщину, похожую на эту.

Она обняла его, прижалась лицом к горячей влажной коже.

Он коснулся её волос, ощутил запах духов. С силой привлёк её к себе и впился губами в губы. Она покачнулась.

– Поедем домой, – шепнул он. – Мой дом пуст без тебя. Пуст и несовершенен.

Аккуратно подстриженные кусты шиповника живой изгородью тянулись вдоль дороги. В тени жёлтых берёз и темно-зелёных елей мелькали низкие деревянные домики, украшенные кружевом резьбы. Время от времени у дороги попадался какой-нибудь трехсотлетний дуб удивительной толщины или стоящая отдельно ель, вся усыпанная гроздьями шишек. Перекрёсток сторожил вырезанный из цельного дерева лесовик, обвешанный разноцветными указателями. Вот и поворот. Мощёная разноцветными плитками дорога вела в поместье. В конце аллеи белел мраморный Аполлон. А за ним – двухэтажный дом с портиками, окружающими бассейн.

Она вышла из темно-синего «нево». Гладиатор подал ей руку. Бронзовая Либерта с факелом в поднятой руке встретила их в атрии.

– Здесь есть зеркало? – спросила она. – Я не видела себя ещё.

– В экседре, – сказал гладиатор.

Зеркало было от пола до потолка. Массивная дубовая рама заключала маленькое озерцо синевы, и в ней плавали отражения матовых светильников. А потом из глубины выступили женщина в плаще из пушистой шерсти с капюшоном и высокий мужчина с седыми волосами. Женщина скинула плащ, и каскад тёмных вьющихся волос хлынул на плечи. Лицо отливало мраморной белизной. Под глазами – голубые тени. Зато губы яркие, будто накрашенные. Она тронула их пальцем. Накрашены в самом деле? Нет, помады не было. Она не понравилась себе. Рот слишком крупный, хищный. И глаза нехорошие – не поймёшь, что таится в глубине. Какой-то замысел, какая-то мысль, какое-то мучительное раздумье, желание вспомнить то, что вспомнить нельзя. Она на самом деле не такая.