Возвращение в Панджруд - читать онлайн книгу. Автор: Андрей Волос cтр.№ 72

Балами предпочитал отдушку из пчелиного воска... бедный Балами!.. Попросить этого загадочного Санавбара прочесть, что написано? Стоит ли?

— Спрячь, — сказал он после краткого раздумья.

Между тем Санавбар издал какое-то сдавленное кряхтение.

— Шеравкан!

— Ну?

— Это что у тебя?

— Где? — у Шеравкана голос наивного простака, изумленного, что до него кому-то вдруг нашлось дело.

— В кошельке.

— В кошельке-то? А что бывает в кошельке?

— Деньги?

— В кошельке-то?

— Ты что заладил? — возмутился Санавбар. — Третий раз говорю: в кошельке! Деньги, что ли?

— А что в кошельках бывает, уважаемый?

Шеравкан вынул из пальцев Джафара записку, сунул в кошелек и снова привязал к поясу.

— Много? — зачарованно спросил Санавбар.

Тишина.

— Сказать не можешь?

— Что мне говорить?

— Ответить на мой вопрос.

— Какой вопрос?

— Какой слышал. Много денег-то?

— А у вас свой-то кошелек есть, уважаемый? — поинтересовался Шеравкан. — Лучше вам в свой кошелек смотреть...

— Учить меня будешь, щенок!

Судя по всему, сразу после этого высказывания собеседника Шеравкан сделал какой-то воинственный жест: во всяком случае, Санавбар шарахнулся.

— Ты чего размахался?!

— А ты не лезь!!

Кармат одним прыжком очутился между ссорящимися, чтобы принять посильное участие в происходящем: начал оглушительно лаять.

— Хватит! — закричал Рудаки, стуча посохом в камень. — Хватит, я сказал!! И тут склоки из-за денег! Чтоб шайтан забрал себе обратно эти проклятые деньги! За что мне это, господи?! Еще вчера я жил спокойно! Теперь меня снова окружают склочники и бешеные собаки! Сколько можно?!

Все умолкло.

— Дело в том, учитель, что... — продребезжал Санавбар.

Но не продолжил.

— Ладно, пошли, — вздохнул Джафар через минуту.

Двинулись дальше.

— Я ведь всего лишь поинтересовался, учитель... мне стало интересно... вот я и спросил...

Рудаки хмыкнул.

— Всего лишь спросил! — воскликнул приободренный его реакцией Санавбар. — Учитель, мне почему интересно? Потому что у меня тоже, бывало, водились деньги. Я владел полновесным динаром! — единственное мое наследство, если не считать полуразвалившейся кибитки, слепого брата и голодной кошки. И был товарищ. То есть что я говорю — “товарищ”. Шакал он, а не товарищ. Скорпион — вот какой товарищ. Мы с ним решили пуститься в торговлю. Сложились по динару. А он обманул меня — пропал вместе с деньгами.

Взгляд Санавбара налился таким отчаянием, что даже Шеравкан, случайно его поймав, был вынужден сочувственно кивнуть.

— И я сказал себе: “Кто лишился денег — потерял друзей, помощников и братьев!” Деньги — это все! Неимущему бедность не дает сдвинуться с места и взяться за какое-нибудь дело. Он словно лужа, оставшаяся в низине после зимних дождей. Ее поглощает земля и губит солнце: ведь вода не может пробить себе путь и излиться в речные просторы. У бедняка нет ни родичей, ни семьи, ни детей, ни доброй славы. Без денег не прослывешь разумным, не добудешь счастья в этом мире и блаженства в будущей жизни.

Джафар выпустил из руки конец поясного платка и остановился, оперевшись на посох и опустив голову.

— Бедняк, зависящий от подаяний и подачек богачей, похож на тутовник при дороге: всякий норовит оборвать его и сломать ветки. Бедность — мать всех бед и кладезь всяческих несчастий, она навлекает на свою жертву отвращение и злобу. Как только теряешь достаток, тот, кто был твоим защитником, начинает тебя обвинять в несовершенных тобой проступках, а кто был полон благожелательности, преисполняется равнодушия; кто-нибудь согрешит — а на тебя, хоть ты и невиновен, непременно падет подозрение... Бедность похищает рассудок и доблесть, губит знания и образованность, гонит совесть и стыд и приводит с собой беззакония и злодейство. Просителя-бедняка сочтут бесстыдным попрошайкой и встретят неласково, а он обидится и обозлится... а ведь тот, кого постоянно обижают, — забывает радость, всегда печален и в конце концов непременно озлобится и потеряет разум.

— Да, да, — слепец кивал, соглашаясь с оратором. Шеравкану ничего не оставалось, как терпеливо ждать окончания речи.

— Образованный бедняк становится невеждой, красноречивый — косноязычным, и слышишь от него лишь докучные жалобы и бессвязные речи. Все, что у богача называют добродетелью, в бедняке сочтут пороком: если он доблестен, скажут, что безрассуден, если щедр — ославят расточительным, если сдержан — слабым, если молчалив — тупицей... Нет, — воскликнул Санавбар, воздевая руки к небу, — лучше смерть, чем нужда! Нужда заставляет обращаться за помощью к низким скрягам, а ведь благородному и гордому легче и приятнее сунуть руку в зев ядовитой гадюки, чем становиться должником бесчестного и скупого...

Джафар расхохотался — да так, что пошатнулся, едва не упал, Шеравкан поспешил поддержать его и удивился тому, как привычно и доверчиво оперся поэт об его руку.

— Да, Санавбар, — сказал Джафар, переводя дух. — Ваша память — это что-то особенное. Страницами читать наизусть из моей “Калилы и Димны” — честное слово, таким меня еще не радовали.

Глянув на Шеравкана, Санавбар сначала смущенно потупился, а потом ухмыльнулся и плутовски подмигнул.

* * *

Склоны окрестных холмов покрывала пышная бело-розовая пена: щедро проливая на всю округу одуряющий аромат, жарко, безоглядно цвели фруктовые сады, золотой воздух гудел, взбудораженный крыльями как мириад бесполезно порхающих, так и неисчислимого количества опьяневших от своей сладкой работы пчел.

Кишлак лежал при слиянии двух ручьев — вдоль одного тянулась Бухарская дорога, другой выбегал из разложистого ущелья, наглухо заросшего кустами алычи и барбариса.

Путники еще не подошли к околице, а с крыши крайнего дома уже шустро, как воробьи, попрыгали на землю мальчишки, помчались по переулку, горланя на разные лады:

— Идет!.. Царь поэтов идет!.. Рудаки!.. Рудаки пришел!..

— Ишь ты, — удивился Санавбар. — Слух-то впереди нас бежит.

— Какой слух? — насторожился Джафар. — В чем дело?

Однако из-за домов уже показалась процессия стариков: поначалу высыпали в явной спешке, о чем свидетельствовало то, что многие держали в руках задранные полы мешавших ходьбе длинных праздничных халатов; а уж оказавшись на виду у гостей, опустили их на положенное место и вообще постарались обрести подобающую случаю торжественность.

За стариками теснилась цветастая гурьба мужчин и детей.