– Ну… пока еще нет, но собираюсь. Ищу работу на всякий
случай.
Кадровичка смотрела, недоверчиво покачивая головой. С ее
точки зрения, всякий вольнонаемный, кто решался уйти из военной организации
(любой, будь то завод, госпиталь или, скажем, военкомат), был сумасшедшим. Там
же пайки – не сравнить ни с какими гражданскими. И бесплатный проезд на
городском транспорте. А раз в год – и на поезде. Разве можно сравнить с
госпиталем завод имени Ленина?!
Ольга все это читала в глазах кадровички. Оттого и не стала
говорить, что из госпиталя ее, считай, уже выгнали. Как узнают, что она
дезертировала со строительства укреплений, так и последует приказ. Можно вообще
туда не возвращаться. Правда, трудовая книжка там. Ну, за ней тетя Люба сходит.
Конечно, если сказать, что Ольгу увез с окопов майор НКВД, это будет признано
уважительной причиной, но как объяснить, почему он ее увез? Она ведь и сама
понять не могла. Поляков просто сказал дрожащему от страха младшему лейтенанту
Дудаку: «Девушка уедет со мной. Я заберу ее на обратном пути из Запалихи». И в
самом деле вернулся за Ольгой через два часа, и всю обратную дорогу до Энска
она жалась в уголке заднего сиденья «эмки», глядя в высоко подбритый затылок
сидевшего впереди майора и не вполне соображая, что происходит, изредка ловя в
зеркале заднего вида недоуменные, косые взгляды шофера.
Так ничего не объяснив, Поляков велел остановить машину на
углу улицы Фигнер, рядом с площадью Минина, сухо попрощался с Ольгой – и исчез из
ее жизни так же внезапно, как ворвался в нее.
Ну да, она сама ничего не понимала в случившемся, как же
могла объяснить кому-то другому? Всякому в голову придет прежде всего то, что
пришло Кольке Монахину, – Ольгу все будут считать сексотом НКВД. С ней никто и
слова не пожелает сказать!
Она решила не возвращаться в госпиталь. Но где найти работу?
Случайно услышала, что нужны опытные санитары в медпункт завода имени Ленина.
Понятно, почему там всегда нужны люди: завод далеко, на Арзамасской дороге, не
всякий захочет ездить туда из города на трамвае почти час, а иногда и дольше.
Тем паче с началом войны в городе часто выключали электроэнергию, трамваи
ходили нерегулярно, а потому десятикилометровое расстояние до завода и обратно
приходилось часто одолевать пешком и с опаской – только бы не было воздушной
тревоги, ведь от бомбежки здесь укрыться негде, кругом пустыри.
– Ну, не знаю, не знаю… – Кадровичка покачала головой. –
Санитаркой? Не знаю! Во всяком случае, решать будет товарищ Конюхов. А его
вызвали в райисполком вместе с нашим директором и главным инженером,
неизвестно, когда вернется. Сейчас уже четыре, вряд ли дождетесь. Вообще его
лучше с утра ловить, сразу после планерки.
Что ж, с утра так с утра. Опять туда-сюда мотаться на
трамвае, но что ж поделать. Ольга поблагодарила кадровичку, которая снова
смерила взглядом ее платье (теперь ее откровенное неодобрение вызвал изящный и
нарядный, связанный из катушечных ниток воротничок: тетя Люба – великая
рукодельница!), и вышла из заводоуправления, кутаясь в пальто и натягивая на
волосы тонкую белую шаль. Шаль была тети-Любина. Она нарочно дала ее Оле –
пофорсить. А сама сейчас сидела дома и вязала ей шапочку и шарф из каких-то
разномастных клубочков, которые наскребла по сусекам и дальним ящичкам со
старьем. Прежний Олин платок так и остался лежать в Кузнечной пристани под
головой того странного человека, Москвина… Царство ему небесное! Интересно бы
знать, где его похоронили. В город привезли или на деревенском погосте теперь
его могилка?
Ольга дошла до заводской проходной и увидела за оградой
сотни две людей, ждавших, когда вахтер откроет проходную и начнет выпускать их
на улицу. Окончилась смена, все устали и спешили домой.
«Хорошо, что в заводоуправление вход снаружи, а то я бы там
надолго застряла», – подумала Ольга, ускоряя шаг, чтобы поскорей добраться до
трамвайной остановки, пока туда не подвалила толпа. Вагон уже приближался к
остановке, и она почти побежала.
Раздался рев моторов сверху. На бегу Ольга вскинула голову и
увидела низко летящий огромный серый самолет. На фюзеляже не было никаких
опознавательных знаков.
«Наверное, наш, – подумала она. – Ну да, раз фашистских
крестов нет, значит, наш». И замерла с запрокинутой головой, не отрывая глаз от
неба, откуда, чудилось, прямо на нее валилась огромная черная бомба.
Да нет, ей померещилось…
Она опустила голову, чтобы не видеть этот ужас.
– В укрытие! – закричали за решеткой. – В убежище! Тревога!
Взвыл сигнал, но его заглушил взрыв: на территорию завода
упала бомба. Грохот раздался такой, что мгновенно оглохшая Ольга упала наземь.
Кто-то перескочил через нее, пробежал дальше, спотыкаясь и
оскальзываясь на обмерзлой земле. Кто-то взвизгнул:
– Вставай! Беги, убьют!
Ольга кое-как поднялась, оглянулась.
Там, откуда она только что вышла, на месте здания
заводоуправления, клубилось черное облако, из которого торчали бесформенные
сплетения балок и арматуры. Страшный крик несся оттуда, но он был заглушен воем
и разрывом новой бомбы. И еще, и еще…
Взрывная волна повалила Ольгу, но она кое-как смогла
подняться и сквозь дым, пыль, чад разглядела, что несколько десятков человек
все же прорвались через проходную. Они побежали мимо, куда-то помчались – прочь
от завода, прямо по перекопанному после уборки картофеля полю, по высоким,
замерзшим, запорошенным снегом кочкам.
Снова разрыв!
Ольга сорвалась с места, ринулась за этими людьми.
Рев мотора не утихал.
– «Юнкерс»! – закричал кто-то. – Скорей, ой, скорей бежим!
Казалось, самолет гонится за людьми. Ольга не решалась
посмотреть вверх, глядела только под ноги, чтобы не споткнуться на обмерзлых
кочках и не упасть. Вдруг в земле впереди образовался ряд аккуратных дырочек.
Полетели в разные стороны клочья желтой травы, брызнула земля.
В них стрелял пулемет отбомбившегося «Юнкерса»!
– Ложись! – истошно закричал мужской голос. – Ложись, дура,
убьют!
Ольга оглянулась и увидела, что все люди, которые бежали по
полю, упали прямо на кочки и лежат. Она только что собралась последовать их
примеру, как люди вскочили и снова бросились вперед.
Опять застрочил пулемет и раздался крик:
– Ложись!