Валентина сидела, не поднимая головы, покорно слушая
отповедь мужа и вяло перебирая фотографии. Вот точно такая же фотка, как та,
что напечатана в газете. Она ее сразу узнала. Сделана фотография именно что сто
лет назад… вернее, шестнадцать – на дне рождения Олега, который они отмечали в
татарской деревне Пильно, куда Валя Залесская (нет, в ту пору еще Кукушкина!)
приехала на практику после мединститута. Она была просто счастлива увидеть
Олега Пластова, который кончал лечфак двумя годами раньше. Они были мельком
знакомы в институте, но тут, в этой богом забытой татарской глуши, встретились
как самые родные и близкие люди. Для Валентины Олег был и наставником, и гидом,
и переводчиком, он да его первая жена Роза Шарафутдинова, которую он в Пильно
нашел – там и потерял: Роза умерла от родов. Валентина тогда лежала со
сломанной ногой на вытяжке. Сорок пять суток пяткой к потолку, в гипсе! Врагу
не пожелаешь. Роды у Розочки принимал совсем молодой врач, неопытный… Его вины
в смерти Розы и ребенка не было, но долгие годы потом Валентину не оставляла
мысль, что, окажись она на месте этого неловкого мальчишки, Розу удалось бы
спасти. Они были такими друзьями в те годы! Казалось, их невозможно разлучить.
А смерть разлучила… После отработки Валентина вернулась в Нижний совсем другая
– с седой челкой (кроме смерти Розы, многое там еще произошло, что хотелось
забыть и не вспоминать) и такая худая, что юбку вокруг себя можно было обернуть
дважды, только на булавках и держалась. А потом долгие годы ей снился один и
тот же сон: как она, только что приехавшая докторша, ничего не знающая, ничего
еще не понимающая, идет по деревне от больницы к почте. На крыльце почты стоят
татарки в своих ярких платках и мягких чувяках, которые Валентине сначала
казались ужасно странными, и только потом она расчухала, какая же это удобная
обувь! Стоят, значит, татарки и смотрят на Валентину, бормоча между собой:
«Маэм, маэм…» Валентина ничего не понимает, но улыбается им во весь рот. А сама
думает: ну что я улыбаюсь, как дура, может, они меня костерят на все лады! И
вдруг раздается ласковый, чуточку усталый голос Розы: «Дурочка, да они же тебя
хвалят, нравишься ты им, понимаешь?» Почему-то этот простой, даже очень милый
сон доводил ее до таких слез, что с трудом удавалось успокоиться.
Валентина только-только вышла из больницы, еще с палочкой
передвигалась, когда Олег уехал из Пильно. Отвел сороковины по жене и вернулся
в Нижний. Краем уха от общих знакомых Валентина изредка слышала, что Олег живет
нормально, снова женился – на женщине с ребенком. Рассказывали, что приемный
сын у него – очень толковый парнишка, а жена вроде больная, но живут они
дружно… Они больше не виделись все эти годы, да, по сути дела, Валентина почти
не вспоминала старого друга, но сейчас казалось – спать не сможет, если не
поговорит с ним, если не скажет, до чего же потрясена случившимся!
А может быть, Валька-зануда прав? И нужны эти выражения
соболезнования только ей? А Олегу они вообще ни к чему? Может, Валентинин
звонок его вовсе не утешит, а только напомнит о старой боли – неведомо, утихшей
или нет, потому что он очень сильно Розу любил, безумно, и горевал так, что
едва не погиб от тоски по ней. И надо же было случиться, чтобы в квартире его
приемного сына, ставшей могилой молодого парня, уцелела именно эта старая
фотография! Роза давно в могиле; Олег вторично похоронил родного человека…
Ничего себе! «Будем надеяться, что хотя бы эти красивые девушки избежали в
своей жизни бед и потрясений, которые не обошли стороной ни самого Олега
Пластова, ни его семью!» – так написано в газете. Очень страшно, между прочим,
написано… По сути дела, только она, Валя Кукушкина-Залесская, одна из всех
троих пока что обходилась в жизни без серьезных бед и потрясений. Но разве не
потрясение: наткнуться на эту статью, на эту фотографию в кабинете опера,
который допрашивал ее по поводу жестокого убийства молоденькой девушки!
Неужели Валька не понимает, как задело жену сегодняшнее
смешение этих трагедий?
Ой, ладно придираться к хорошему человеку. Валентин и так
чуть жив, бедняга. Совсем отупел от происшествий, которые на него обрушились.
Небось всерьез трясся, что товарищ Комзаев вдруг возьмет да и отправит его
любимую женушку на нары!
– Ладно, солнышко, – пробормотала Валентина со всей
возможной в такое время суток, после таких пертурбаций, супружеской нежностью.
– Ты прав – пора спать, родной мой. Иди ты первый в ванную, а я тут все пока
соберу, ладно?
Потрясенный ее покладистостью, Залесский замер было, потом
сверкнул на Валентину, можно спорить, повлажневшими от умиления глазами и на
рысях, пока своенравная дама не передумала, понесся включать газовую колонку.
Да что уж тут думать-передумывать! Некогда уже. Завтра к
восьми на работу. Если сегодня Валентина работала в вечернюю смену, то завтра
придется выходить в утреннюю. И первые больные, конечно, припрутся ровнехонько
к восьми, и с первых минут рассядется по стульчикам-диванчикам в коридоре
длиннющая очередь, и никто даже знать не захочет о том, какие потрясения
пережила накануне доктор Залесская.
Сколько там, на часах? Мама дорогая! Три! Хоть бы немножечко
поспать перед тем, как снова полдня смотреть в телевизор!
Пардон, конечно. Кто-то не знает? Гинекологи называют
«телевизором» смотровое кресло. Они ведь все жуткие циники, гинекологи, – что
женщины, что мужчины. Особенно женщины! На эту тему Олег Пластов когда-то
острил, насчет полного отсутствия романтики у Валентины, и радовался, что
Розочка у него педиатр, то есть еще сохранила какие-то детские, романтические
иллюзии насчет отношений полов…
Зазвонил телефон.
Мгновение Валентина тупо на него смотрела, недоумевая, кто
может возникнуть среди ночи, потом схватила трубку:
– Алло?
– Валентина? Это ты? – спросил мужской голос.
И она, дура, была до такой степени зациклена на мыслях об
Олеге Пластове, на воспоминаниях о нем, что заорала как ненормальная:
– Олег! Это ты, Олег?
Воцарилось затяжное молчание, потом чрезвычайно вежливый
голос растерянно проговорил:
– Ради бога, извините за такой поздний звонок. Я, видимо,
номером ошибся. Спокойной ночи, извините меня еще раз, пожалуйста.
Послышались гудки.
– Бли-ин… – протянула Валентина, несколько раз не сильно, но
все же чувствительно ударяя себя по голове. – Ну не блин ли, а? Это ж Володька
Долохов звонил! Наверное, приехал домой, увидел со двора, что у нас свет горит,
и решил отметиться. Что он обо мне подумает, интересно знать?!
Да, интересно… Небось Долохов решит, что ненароком проник в
тайну ветреного девичьего сердца своей соседки, и будет мучиться вопросом, как
с этой тайной стыкуется существование Вальки Залесского, его наипершего и
наилепшего корефана.