Болтовня горничных и стук их тележки на выщербленном
тротуаре успокаивали. Было уже за полдень, и в мотеле никого не было, кроме
нас. Поскольку была среда, такое положение вполне могло сохраниться.
Я свернулась на постели, головой на чистой и пахнущей
чистотой гостиничной подушке, накрыв плечи тонким автомобильным одеялом. И я не
плакала. Да, черт побери, не плакала! Слезы текли, да, пока я ожидала, чтобы
схлынуло это чувство омерзения и несчастья, но не плакала я. Не плакала, и все!
Громко шмыгая носом, я уверила себя, что не плачу. Голова
болела, болело в груди, и я знала, что если расцепить рук и, держащие одеяло
под подбородком, они будут дрожать. Так что я лежала, постепенно проваливаясь в
дрему в легком жаре дня, согревающего машину. Как сквозь вату слышала я, как
вернулись в номер Дженкс и Джакс. Но долетевший из открытой двери крик заставил
меня вздрогнуть и очнуться.
— Я думала, он с тобой! — кричала Айви. — Где
он?
Ответ Дженкса я не расслышала, и вздрогнула от ударов в
дверь машины. Я села, опустила ноги на пол, совершенно ничего не чувствуя.
— Ник! — крикнула Айви. — Вылезай, где ты
есть!
Я встала, оцепенелая по-прежнему, отодвинула дверь со
скрипом металла о металл. Передо мной стояла Айви с затуманенными пустыми
глазами.
Она стояла, охваченная гневом, и почти полностью
почерневшими глазами. осматривала салон и меня, скорчившуюся под одеялом. Туман
поднялся, холодный ветерок шевелил кончики черных блестящих волос,
переливающихся на свету. У нее за спиной в дверях номера стоял Дженкс, держа на
плече Джакса, в руках у него было шесть сумок с цветными логотипами, а в глазах
— настойчивый вопрос.
Нет его здесь, — сказала я тихо, чтобы не было слышно,
как я сиплю.
Бог мой, — шепнула Айви. — Ты плакала. Где он? Что
он тебе сделал?
Ее заботливый тон меня доконал. Совершенно несчастная, я
отвернулась, обняв себя руками, она вошла за мной — машина даже не качнулась
под ее весом.
Ничего, все в порядке, — сказала я, сама слыша, что
говорю глупость. — Он… — Я глубоко вздохнула, посмотрела на собственные
руки — чистые и безупречные. Душа у меня черная, а с телом все путем. — Он
давал Алу сведения обо мне в обмен на услуги.
Как?!
Вдруг рядом с ней оказался Дженкс.
Джакс, ты об этом знал? — спросил он сдавленным
голосом, и его гнев очень не подходил к восемнадцатилетнему лицу.
Нет, папа, — ответил маленький пикси. — Я только
один раз это видел.
Я его убью. — Айви побледнела. — Где он? Я его
прямо сейчас убью.
Я перевела дыхание, чувствуя благодарность — быть может,
несоразмерную, — что они готовы вот так меня защищать. Вот кому доверять
надо было.
Не убьешь, — сказала я, и Дженкс переступил с ноги на
ногу, рвясь протестовать. — Он ничего такого уж плохого Алу не говорил…
Рэйч! — взвыл Дженкс. — Как ты можешь его
защищать? Он же тебя продал!
Я резко вздернула голову:
— Не защищаю я его! — воскликнула я. — Но он
нам нужен живой, и чтобы с нами работал. Надо, чтобы вервольфы убедились, что
он погиб вместе с этой вот штукой. — Я ткнула ногой сумку. — А потом
я уж подумаю насчет сделать из него котлету. — Я взглянула в непроницаемое
лицо Айви. — Я его использую, потом выгоню. И если он еще когда-нибудь
что-нибудь подобное мне сделает…
Договаривать мне не надо было: Дженкс уже переступал с йоги
на ногу, явно желая взять дело в свои руки.
Где он? — спросил пикси с суровой гримасой. У меня
перехватило дыхание:
Не знаю. Я ему велела убираться.
— Убираться! — воскликнула Айви, и я виновато
потупилась.
— Из машины. Он вернется. Статуя-то у меня. Я опустила
глаза к полу, все еще угнетенная.
Дженкс выпрыгнул из машины, стало светлее, когда он
освободил проем.
— Я его найду. Притащу этого мерзавца сюда. А то что-то
мы давно не… говорили.
Я посмотрела на него:
— Дженкс!
Он отмахнулся.
— Буду вести себя прилично, — сказал он, оглядывая
парковку и ближайший бар. Лицо его закаменело, и это меня даже испугало. —
Я ему не скажу даже, что ты нам рассказала про его подвиги. На обратном пути я
возьму какое-нибудь кино у портье, и мы все его посмотрим, мирно и дружно.
— Спасибо, — прошептала я, отводя взгляд.
Я не слышала, как он ушел, но подняла голову на треск
крыльев Джакса — они уходили вдвоем. Айви смотрела на меня, а когда я пожала
плечами, она закрыла дверцу, потому что все-таки холодно было на улице. Скрип
металла по металлу снова резанул слух, и я собралась, как-то все же взяла себя
в руки. Айви постояла нерешительно, будто разрываясь между желанием меня
утешить и страхом, что я не так ее пойму. Да, и еще с жаждой крови тоже. Всего
день прошел, как она эту жажду утоляла, но день оказался очень напряженный.
Сегодняшний пока тоже не выглядел лучше.
Я посмотрела на истрепанный коврик, думая про себя, что же я
за зараза такая, что подругу свою обнять боюсь, а сплю с теми, кто меня
использует.
— Все будет нормально, — сказала я, глядя в пол.
— Рэйчел, мне очень жаль.
Чувствуя боль в горле, я поставила локти на колена, положила
голову в ладони, закрыла глаза.
— Не знаю, наверное, моя вина, что я ему верила. Мне и
во сне не снилось, что он может такое сделать. — Я громко шмыгнула
носом. — Айви, что ж я за дефективная такая?
Меня переполняло отвращение к себе, отчасти переходящее в
жалость к себе же, и потому я с удивлением подняла голову в ответ на шепотом
сказанные слова Айви:
Нисколько ты не дефективная.
Правда? — встрепенулась я. Она отошла к миниатюрной
мойке в машине и включила чайник. — Давай-ка посмотрим на мои успехи. Я
живу в церкви, с вампиршей — наследницей мастера вампиров, желающего моей
смерти.
Айви, ничего не отвечая, достала пачку какао такую древнюю,
что она уже задубела.
Я встречаюсь с ее бывшим бойфрендом, — продолжала я
едко, — который тоже был раньше наследником того же мастера, а мой бывший
бойфренд — профессиональный вор, который вызывает демонов и торгует информацией
обо мне за наводку на артефакты, которые могут вызвать войну за власть во всем
Внутриземелье. Какой-то должен быть во мне дефект, что я доверяюсь тем, кто
может так меня подставить?
Не так все плохо.
Айви повернулась ко мне, держа в руках выщербленную кружку,
и наклонила голову, дробя комки какао древней ложкой.
Не так все плохо? — засмеялась я лающим смехом. —
Эту штуку прятали пять тысяч лет. Пискари будет дымиться от ярости, а с ним —
каждый мастер в каждом городе всей этой занюханной планеты! И если мы не
придумаем, что делать, и не сделаем, все они будут ломиться в мою дверь.