То есть наши гвардейцы просто живут или продолжают геройствовать, а когда чаша народного гнева грозит переполниться, смело берут вожжи в руки и начинают раздавать ими удары направо и налево!
Тогда, во-первых, в это сообщество нужно набрать людей, скажем так… немного отмороженных, не боящихся никого и ничего! Иначе никто из них не вступит в склоку с наместником, опасаясь получить нож под ребра в каком-нибудь темном переулке.
А во-вторых, они должны быть неподсудны и независимы даже от общества! То есть никто им не может указывать, что делать и чем заниматься. Да и данные им привилегии должны быть всего лишь правом, а не какой-то там повинностью! Как говорится, подойти, дать в морду обязанностью быть не может, иначе никакого удовольствия не получишь! А с такой возможностью уважение от населения будет оч-ч-чень нешуточное…
Приходят к тебе в дом, кланяются низко… Так, мол, и так, Иван Михайлович, не можешь ли общество потешить и беду от всех отвести? А то ведь пустим красного петуха, если эта гнида не уймется! А так, может, и воевода на мордобитие высокого должностного лица внимание обратит, и сам он присмиреет.
В-третьих, хм… самым важным является то, что это должны быть проверенные люди из разных слоев общества, спаянные лишь одной целью. Хм… И как все эти условия выполнить? Тем более получается у меня что-то типа опричнины, но только на общественных началах.
Ладно, об этом потом. Что у нас вообще в мире творится с подобными закрытыми сообществами? На ум приходит лишь «Ивановское сто» – новгородская торговая сотня, сплотившаяся вокруг храма Иоанна Предтечи. Никаких обязательств, кроме церковного вклада, но говорят о них с придыханием. И не только из-за денег, но и в силу того, что те сообща могут решить вопросы, неподвластные даже князю! Кроме того, какие бы монстры в нее ни входили, явную сволочь они к себе не допустят. А если, дай бог, вскроются нечистоплотные делишки некоторых из них, наследивших в наших краях, то сами же во главе с церковниками изгонят оступившихся прочь. Божьи слуги торговлю людьми все-таки не жалуют!
Вот только вступительным взносом в нашу Золотую сотню должно быть не серебро, а великие свершения на благо Поветлужья. В будущем за это будут вешать на грудь ни к чему не обязывающие власть ордена и медальки, а ныне причисляют к лику святых, грхх… то есть к лику бояр, и награждают землями и деревеньками с холопами.
Нам не нужно ни то ни другое! На особо отличившихся вместе с денежным поощрением налагают дополнительные обязанности… прошу прощения, права, а также выводят их из властных структур, если они там присутствуют. Не хочешь? Тогда геройствуй безвозмездно, для того и поставлен!
Зато они становятся неподсудными местной власти, только воевода или его совет могут и должны разбирать каждое превышение полномочий! Пусть все это и выглядит аналогом дворянства, но в здравом уме никто из желающих пожить за чужой счет не захочет таких привилегий. Так что передача оного права по наследству нам не грозит.
Или грозит что-то другое? Например, использование сотни в качестве почетной ссылки для высоких чинов, более не нужных государю? Выделил денежное вспоможение, гарантировал, что никто не тронет, и дал пинка под зад! Как быстро идея пойдет коту под хвост, пояснять нужно?
Тогда рекомендацию в… хм… партию должны выдавать не сами члены этой гвардии и даже не воевода или его наместник, а собрание любой общины, то бишь копы. И совершить столь великодушное деяние она может, скажем так, раз в десять или двадцать лет… Да и ограничить надо количество столь славных героев, тогда это чудо не должно разрастись до слоновьих размеров, как коммунисты при советской власти! Один на тысячу, и все! Да здравствует опричнина!
Вот только с ребятами из полусотни надо все-таки посоветоваться, и срочно, иначе потом кто-нибудь высмеет мое прожектерство и будет прав: постулаты чужого мира в этом могут не работать!
…! Вот! Ну что ты меня за бока щиплешь, радость моя Важена! Думаешь, я проспал все на свете?! Что, слишком глубокомысленное лицо было?»
Волчий вой ударил неожиданно. Сначала донеслось протяжное завывание матерого зверя, на низких тонах выкатившееся навстречу появившимся эрзянским всадникам. Шедший первым конь в яблоках вздрогнул, шагнул в сторону, но был остановлен железными удилами, разрывающими в кровь губы. Однако даже боевая выучка не спасла конское самообладание, когда справа от цепочки верховых за кустами зашлась в переливах волчиха и сорвались в перебрех переярки, годовалые молодые волки, не удержавшие высокие ноты.
Серый в яблоках встал на дыбы и засучил ногами по воздуху, а остальные лошади шарахнулись влево, раздвигая камыши в сторону. Однако большинство из них сразу же стали валиться в бочаг, прикрытый сверху ряской и клочковатой травой. Там, в попытках выбраться на неожиданно крутой берег они бесплодно молотили ногами по воде, еще глубже увязая в трясине под тоскливые звуки волчьего пения.
Всадники помочь своим четвероногим собратьям уже не могли. После слитного залпа из самострелов большинство воинов пали наземь и пребывали в беспамятстве либо просто катались по тропинке в попытке спастись из-под ударов копыт прянувших в сторону коней. Тупые болты, выпущенные в упор, не пробивали кожаные доспехи, однако их удар был страшен, вышибая из седел даже самых крепких. На троих оставшихся верхом обрушились веревочные петли, сдергивая их вниз, на землю. Два аркана сбили в воздухе друг друга, и тогда на единственного оставшегося всадника обрушился второй залп, с лихвой компенсируя предыдущие промахи.
Ветлужцы уже не скрывались: петли бросали прицельно, выбежав из-за кустов, прикрытые напарниками со щитами и короткими копьями. Когда кто-то из эрзян пытался подняться, его тут же прижимали сулицами к земле и сноровисто вязали, не обращая внимания ни на крики боли подопечных, ни на бьющихся рядом лошадей.
– Коней успокаивай!
Громкий крик Эгры, схватившего поводья серого в яблоках, словно бы подвел итог короткого боя, но обычно молчаливый десятник и не думал останавливаться, пытаясь снять всеобщее напряжение, не успевшее уйти за время стычки. Завидев, как кто-то потянулся к морде одного из четвероногих, он в сердцах разразился целой речью:
– Только не лезьте перстами своими, куда не нать! Если откусят, то пришью к тому месту, где они лишь подтирать вам задницу смогут! Я ж ныне этот… медик!
Все свободные от рукопашной вои бросились к измученным животным, помогая им выбраться из жидкого месива. Не слыша больше волчьего голоса, лошади успокаивались и даже принимали помощь людей, позволяя им выводить себя на открытое место. Лишь одну из них, сломавшую ногу, сквозь слезы прирезали, избавляя от мучений.
Однако конь рядом с Эгрой имел о происходящем свое мнение. Прижав хвост, он напряженно дернул головой, задирая ее вверх, и угрожающе всхрапнул, раздувая ноздри в сторону десятника. Человек шагнул назад, пытаясь успокоить взбудораженное четвероногое, однако оно и не думало его бояться. Двинувшись боком по узкой тропинке, конь неожиданно нанес удар копытом назад, глухим ударом по железу возвестив окружающих о попадании в цель.