Падай, ты убит! - читать онлайн книгу. Автор: Виктор Пронин cтр.№ 105

Он с видимым сожалением расстался с ружьем, снова повесив его на гвоздь. Вошел в сени и растворился в темноте.

Игореша не стал продолжать. Его слова уже не имели значения. Он поднял руку, как бы посылая всем наилучшие пожелания, повернулся и начал спускаться по ступенькам. И тут Ошеверов, преодолев сковывающее его оцепенение, в каком-то невероятном прыжке настиг Игорешу, схватил его за шиворот и вбросил на террасу. Не удержавшись, Игореша упал светло-золотистым задом на свежие следы Кузьмы Лаврентьевича.

— Не понял, — с улыбкой проговорил он, упершись в пол руками.

— Сейчас поймешь. Сейчас все поймешь... Не останется никаких недоразумений, — что-то мешало Ошеверову произнести главное.

— Ну-ну, — сказал Игореша, но лучше бы ему промолчать. Это поощрительное «ну-ну», в котором явно прозвучали снисхождение и насмешка, стало последней каплей, чаша гнева в душе Ошеверова переполнилась.

— Я буду с тобой стреляться, — сказал Ошеверов мертвым голосом. — Вот из этого ружья.

— Ты обалдел, Илья, — устало произнес Игореша, поднимаясь. — Тебе нельзя столько пить.

— Я буду с тобой стреляться. Сейчас.

— Ты опоздал лет на двести, — вздохнул Игореша.

— А ты со своей подлостью в самый раз подоспел?

— Ну... Так уж и подлость... Забота о безопасности государства никогда не была излишней.

— Полчаса назад ты беспокоился о целостности Селены, а теперь тебя уж и государство заботит? Шустер! Будешь стреляться?!

— Конечно, нет. Мало ли блаженных шоферов на белом свете... И с каждым стреляться прикажешь? С прислугой не стреляются. С официантами, кучерами, дворниками...

— Могу себя предложить вместо Ильи, — негромко проговорил Шихин, не переставая улыбаться чему-то внутри себя. — Уж коли шофера тебе не подходят.

— Никаких замен! — закричал Ошеверов. — Я его уже вызвал. Он мой. Я его, родненького, никому не отдам. Я его вычислил, выследил, вынюхал. Он мой, — убежденно повторил Ошеверов. — Ружье стреляет через раз, патроны годны через один, посмотрим, на чьей стороне Бог!

— Бог на стороне дураков и блаженных, — ответил Игореша.

— Не возражаю! — опять в голос заорал Ошеверов, поняв, что делать, что говорить, как жить дальше. — Ты будешь стреляться, мать твою за ногу! Будешь! Если не хочешь, чтобы я из твоей плоской задницы сделал решето для промывки овощей!

— Никогда, Илюша. Я слишком люблю тебя, чтобы поднять руку...

— Так я тебя не люблю! Я терпеть тебя не могу!

— А я люблю, — Игореша улыбнулся.

Ошеверов подбежал к нему, захватил на груди все одежки, которые мог захватить своими коротковатыми сильными пальцами, и принялся так трясти, что голова Игореши болталась взад-вперед, как на надломленной шее.

— Ну? Будешь стреляться, доносчик вонючий? Зачем ты сюда приехал! Знаем! Кто чего сказал, кто о чем подумал, кто слово какое обронил... И сам ты сволочь, и баба твоя поганая, драть ее некому!

— Не трожь Селену! — взвился Игореша.

— А почему? — удивился Ошеверов. — Чем она лучше тебя? Хотя нет, лучше! Ты вот брезгуешь шоферами, а она — нет.

— Селена! — закричал Игореша. — Ты слышишь, что он говорит?!

— Стреляться будешь?!

— Селена, что он говорит?!

— А ты больше его слушай!

— Ружье возьмешь?

— Селена, почему ты ничего ему не отвечаешь?!

— Хочешь, чтобы я с ним стрелялась?

— Пятьдесят шагов! — орал Ошеверов, сорвав со стены ружье и потрясая им в воздухе. — В тумане я могу промахнуться, не дрейфь, Игореша! Да и порох отсырел! И боек неважный! Ну?! Пятьдесят шагов! Селена сказала, что ты уже три года как не мужик, так стань мужчиной на рассвете! Хоть на десять минут! За десять минут я управлюсь!

— Селена, ты так сказала?

— Будешь стреляться, доносчик поганый?!

* * *

Автор вытер пот со лба, посмотрел в окно. Опять началась оттепель, и все настоящие мужчины вынесли ковры выбивать прошлогоднюю пыль. На пятый этаж доносился дробный перестук палок, веников, обрезков резиновых шлангов и прочих приспособлений. А некоторые вышли с детьми, чтобы с раннего возраста они привыкали к своим главным обязанностям, чтобы любили труд, ковры и женские поручения. А жены, время от времени бросая взгляды из окон, ревниво сравнивали, кто работает усерднее, чей ковер роскошнее и алее.

Отойдя от окна, Автор вздохнул безнадежно и, уже не медля, перенесся в рогозинскую мастерскую на улицу «Правды».

— Аристарх, выручай... Игореша не хочет стреляться. У меня нет сил убедить его взять в руки ружье.

— А по-моему, он уже созрел, — удивился Аристарх. — Осталось немного дожать. Думаю, согласится.

— И Ошеверов выдыхается. Он уже и по морде его бил, за грудки тряс, Селену оскорбил... А тот знай твердит, что любит Ошеверова и не может поднять на него руку.

— Но ты веришь, что они могут стреляться?

— Конечно. Я знаю случаи, когда люди стрелялись. Но это были другие люди. Актер Сикорский вызвал на дуэль своего лучшего друга, забравшегося в постель к его жене, и осенним вечером на кладбищенской дорожке всадил тому заряд картечи в печень. Хотя кудрявый сластолюбец тоже говорил, что стрелять не станет, но если Сикорский хочет — пожалуйста, он готов доставить ему такое удовольствие, постоит под прицелом.

— И прекрасно! — воскликнул Аристарх. — Пусть Игореша скажет то же самое. Ведь, ему надо как-то возвыситься над Ошеверовым, над этим грубым, первобытным существом, одержимым жаждой крови... «Хорошо, — скажет Игореша. — Стреляй. Но я стрелять не буду. Мне противно в тебя стрелять. Противно, понял?» Правда, после такого заявления и Ошеверову трудно будет поднять ружье...

— Они бросили жребий, — сказал я. — Первым должен был стрелять Сикорский. Он бестрепетно вложил патрон в ствол, прицелился, спустил курок. И зарядом картечи выворотил бок у своего лучшего друга.

— Убил?

— Выжил. Сикорский сам позвонил в «Скорую помощь», в милицию и сказал, что на кладбище подыхает одна сволочь и если им так уж хочется, можно попытаться ее снасти. Они попытались и спасли.

— Сколько дали Сикорскому?

— Пять лет. Но отсидел меньше. Уже через два года он вышел на сцену и поклонники устроили ему бурную овацию. Они приветствовали человека, который собственной жизнью подтверждает слова, произносимые на сцене.

— Какие слова он произносил на сцене?

— Он играл д'Артаньяна, Сирано, Дон Кихота...

— Все ясно. Тебе не кажется, что, выходя на кладбищенскую тропу, он все еще играл?

— Лучшего друга, которого приютил и поселил у себя дома, он застал в постели своей жены. Он не стал ему бить морду, и своей жене тоже не стал бить морду. Жену он не увидел в упор. И не видит до сих пор. А другу сказал — будем стреляться. И тот не посмел отказаться. Самое большее, на что его хватило, это состроить благообразную гримасу — в тебя, дескать, я стрелять не буду. Твое дело, ответил Сикорский. И они вышли в пустое, осеннее, усыпанное листьями кладбище, отмерили шаги, бросили жребий. И грохнул выстрел. Если все это роль — то слава Богу, что у него хватило сил выдержать ее до конца. А потом, не для того ли мы смотрим спектакли, чтобы хоть чего-то набраться у героев.