– Ага, теперь Дмитрий Михалыч! А кто я был
только что? Зажравшийся кооператор? Мафик? Вор в законе?
– Ну, ну, чего ты? – примирительно
улыбался мужичок лет семидесяти, которого язык не поворачивался назвать
старичком: такой он был крепкий, сухой, жилистый, так молодо сияли его яркие
голубые глаза. – Я, что ли, тебя честил? Это вон бабье разошлось. А ты не
злись на них. Пенсию не платят, зарплату не дают – куды бедному крестьянину
податься?
– Ладно, – хмыкнул Грушин, –
особенно тебе, дядя Ваня, податься ну совершенно некуда! Как на Средной рынок
ни придешь, Антонина Петровна, неспетая песня твоя, то с «викторией», то с
малиной, то с огурцами-помидорами, то с картошкой. И вечно к ней очередь!
– Обаятельная женщина, – кивнул
вахтер. – За то и ценю. Если б не ее произрастания, мы б уже ноги
протянули. Натуральное хозяйство развели, куда ж денешься. Опять думаю кролей
развести. Раньше-то мы держали элитных пород, повышенной мясистости! Это я еще
когда здесь гипом
[8]
был. У меня ребята бамовские,
командированные, даже молодняк покупали, отвозили в Тынду. Но кроли – дело
хлопотное, не приведи господь. Миксоматоз, как чума египетская, выкашивает.
– В Тынду?! – присвистнул Олег. –
Каким боком? Разве Дорпроект работал на БАМ? На Дальнем Востоке проектировщиков
не нашли, что ли?
– БАМ строила вся страна, ты что,
забыл? – ухмыльнулся дядя Ваня. – А у нашего бывшего директора сын
был начальником стройучастка в Чаре – ну как не порадеть родному человечку?
Ребятки у нас тут табуном толклись, скольких девок с собой поувозили в таежные
красоты. А что толку? Все и повозвращались, когда эти козлы перестроечные Союз
ухлопали. Хоть бы вашу Эмму взять…
Вот оно! Жене почудилось, будто что-то
мелькнуло перед глазами. Ясный, почти слепящий свет… Теперь не упустить бы!
Она не знала, не понимала, что случилось. И
если бы ее сейчас кто-то попросил облечь внезапное озарение словами, не нашла
бы таких слов.
– Ну а что Эмма? – спросила спокойно (до
боли стиснув руки в карманах плаща, чтобы унять нетерпеливую дрожь). –
Она, конечно, еще переживает, но…
– Переживает! – сердито фыркнул дядя
Ваня. – Запереживаешь тут! Думала бабочка – все успокоилось, стала себе
новую жизнь кое-как склеивать (невинный, ясно-голубой взор метнулся к Грушину),
а тут он опять нагрянул, как тот снег на голову! Вроде вылечился, уверяет, но
я, как глянул на него, сразу понял: черта с два. Каким он был, таким он и
остался. От этого не вылечиваются.
– Так вы его и раньше знали? – наугад
вела свою партию Женя, молясь в душе, чтоб Грушин не влез в разговор, не
брякнул: «О чем речь?»
Она не знала, о чем речь! Пока не знала, но,
может быть, вот-вот…
Краем глаза Женя уловила напористое движение
Грушина, все-таки решившегося вмешаться, но Олег нажал ему на плечо, и тот не
сказал ни слова.
– Знал, еще бы не знать! – задумчиво
ответил дядя Ваня. – Я их и познакомил. Помню, бежит Эммочка с работы, а
мы с ним на крыльце покуриваем. Когда же это было, дай бог памяти? В
восемьдесят пятом, точно. Да… бежит, стало быть, Эммочка. «До свиданья, Иван
Иваныч», – говорит. Я ее спрашиваю: «Ты с кем прощаешься, с ним или со
мной? Он ведь тоже Иван Иваныч!» А сам смотрю – она так и стрижет глазом!
Ванюшка правым боком стоял – девки в штабеля складывались, сто раз видел.
Повернется – тут, конечно, совсем иное впечатление. А если в первый раз увидишь
его слева, то в другой разок подумаешь, подходить ли. У Эммы, вижу, глазки
засверкали… Я и говорю – исключительно для поддержания разговора: «Эмма, ты
только погляди, какие бывают в жизни совпадения. Впервые встречаю своего
полного тезку и вдобавок однофамильца. Это же надо, чтоб не только Иван Иваныч,
но и Охотников! В точности как я!»
– Оп-па! – возбужденно выдохнул Олег, и
дядя Ваня уставился на него:
– Не веришь? Ей-богу! Мы еще посмеялись: мол,
наши предки наверняка были большие гуляки и охотники, так сказать, до прекрасного
полу. Я нарочно в словаре смотрел: слово «охота» в старину вовсе не промысел
означало, а, извините, барышня, плотское желание. Тех же, кто по лесам шастал с
ружьецом или другим снаряжением, называли ловчими, стрельцами, лучниками.
– Вот я, к примеру, Стрельников, –
сообщил Олег, исподтишка поглядывая на Женю.
– Да, кто не знает, мог бы сказать, что мы
смысловые однофамильцы, – кивнул дядя Ваня. – Однако ничего похожего.
Зато с Ванюшкой…
Женя постепенно приходила в себя. Как Олег
почувствовал, что ей необходимо время собраться с мыслями? Хоть она и ждала
чего-то в этом роде, однако открытие все равно грянуло как гром с ясного неба.
А может быть, Олег обо всем догадался еще раньше? Но каким же образом?
Ладно, все это потом, после, сейчас важнее
другое.
– Он что, пил? – спросила опять наугад,
опять не зная, в ту ли сторону идет.
– А кто бы на его месте не пил? –
рассердился дядя Ваня, но тотчас снизил голос: – И вроде бы даже кололся. Были
у него какие-то старые знакомства здесь, в областной, он раз проговорился.
Конечно, хорошо, что парень с того света вернулся, да ведь изуродовало-то как!
Вот и завивал горе веревочкой.
Тут, похоже, что-то начало доходить и до
Грушина: он замычал, слепо двинулся вперед – и опять Олег незаметно придержал
эмоционального шефа.
– Но пластическая операция… – заикнулась Женя.
– Таких в былые времена не делали, –
покачал головой дядя Ваня. – Там же не просто кожу порвало или мышцы
разворотило – ему всю левую половину лица внутрь, в голову вдавило. Вроде бы он
говорил, череп надо вскрывать, кости заново перекладывать. Они вдобавок
сдавливали мозг, от этого и… – Вахтер обреченно махнул рукой: – От этого все
Ванькины психи и пошли. А теперь небось научились делать такие фокусы-то, не у
нас, так за границей, но где на это деньжищ набраться? Это в восемьдесят пятом
Ванечка приезжал с полнехоньким карманом, кум королю и сват министру, а теперь
что? Правда, последнее время он работает в какой-то меховой артели, сам
приоделся, Эмме кое-что привозит. Может, и накопит на операцию. Тут не рожа
главное, ему не в кино сниматься. Главное, чтоб боли его не мучили, от них
мужик натурально с ума сходит. Сделал бы операцию – глядишь, и наладилось бы у
него с Эммой. Он как вернулся в июле, баба сама не своя ходит…
«Работает в какой-то меховой артели… как
вернулся в июле…»
– По-моему, он уже уехал, – сказала Женя
чуть слышно, просто-таки придавленная грузом открытий.