– Да никто ее и не опускал. Мы с девочками
потом прикинули, как это могло произойти. Двери металлические, довольно
прочные, но, если молотить по ним так, как молотил Балтимор, они ходуном ходят.
Щеколда и упала. Такое бывает. И бывало! Изнутри ее легко поддеть рукой,
открыть, но Климов просто не мог до двери добраться. Он вообще помнит только
первый удар – в живот. А потом без сознания был. Ему здорово досталось. –
Она не сдержала дрожи в голосе.
– Правда, что ли, испугалась? –
недоверчиво спросил Грушин.
– Не знаю, – честно призналась
Женя. – Потом, уже в медпункте, меня немножко затрясло. А там – вряд ли.
Если испугалась, то за Климова. К тому же Балтимор как увидел яблоко, так сразу
присмирел.
– Может быть, он яблоко выпрашивал? –
хмыкнул Грушин. – Климов не дал, ну, конь и разошелся.
– Черт его знает, с чего он разошелся, –
дернула плечом Женя. – Девочки говорят, может быть, там ласка была, в деннике…
– Ласка?! – Грушин прищурился. –
Хочешь сказать, Климов любовью там с кем-то занимался, на глазах у Балтимора, а
тот взбесился, как полиция нравов? Интересный вариант! Кстати, вот и
подтверждение анонимке. Кто из тренеров в это время отсутствовал?
Женя помолчала, переваривая директорский юмор.
Вот уж правда – у кого что болит. Грушин стал настоящим сексуальным маньяком!
Но ответила она вполне спокойно:
– Да, вариант и впрямь интересный. Но только
ласка – не тренерша, это зверек такой. Говорят, в старину, когда кони у
какого-то хозяина начинали болеть или с тела спадать, считалось, что их
невзлюбил домовой или дворовой, а потому гоняет и мучает по ночам. Но дело было
в ласке. Если она повадится на конюшню, пиши пропало. Лошади ее духа не
переносят, бесятся диким образом.
– Высоково, конечно, на окраине города, но
таежных массивов я там не видал, – перебил Грушин. – Откуда взяться
ласке?
– Ниоткуда, – согласилась Женя. – Не
исключено, что это была кошка. Некоторые лошади кошек видеть не могут: аллергия
у них на шерсть, что ли? Есть даже старинная примета: не перевозить в седле
кошку, потому как лошадь из-за этого хиреет.
Грушин даже головой покачал:
– Ну, скажу я тебе… Крепко же ты подковалась
теоретически!
– Это меня на конюшне подковали, – хихикнула
Женя. – Девчонки. Есть там такая Алиса – она жутко суеверная, напичкана
всякими байками. Пока «Скорую» ждали, перекинулись парой слов. Кони также на
запахи остро реагируют. Например, говорят, пришла в манеж тетка, которая на
себя полфлакона цветочных духов вылила. Ни один конь ее к себе близко не
подпустил. Больше она там не показывалась. Но Климов хоть и франт, однако не
дурак. Употребляет самую легкую туалетную воду, к вечеру от нее и следа не
остается.
– Проводила, значит, следственно-разыскные
мероприятия? – насторожился Грушин. – Опять светилась, да?
– Почему сразу – светилась? – вспылила
Женя. – Мне и проводить ничего не нужно было, девочки сами говорили. Они
ужасно беспокоились, ведь техника безопасности нарушена. Конечно, Климова в
стойле нельзя было одного оставлять, без тренера. Но он чуть ли не год в манеж
ходит, стал своим человеком. А в тот раз, говорит, задержался на работе, пришел
поздно, на конюшне никого. Он понял, что девочки все заняты, и решил оседлать
коня сам, чтобы никого не беспокоить. До конца рабочего дня оставалось всего
полчаса, не хотел время терять.
– А что теперь будет с этими тренершами и
конем?
– Да ничего не будет. Климов считает, что был
неосторожен, – значит, сам виноват, больше никто. Так и есть. Поэтому
только справедливо, что он никакого дела затевать не хочет. Знаешь, я его даже
зауважала, – смущенно призналась Евгения. – Сначала-то он мне жутко
не понравился: такой англизированный джентльмен, корчит из себя героя Дика
Фрэнсиса. А в этой истории держался классно. Он, оказывается, с детства мечтал
стать жокеем. Сейчас у него, кстати, «Форд Мустанг» – дань той детской мечте.
Но жил он на Дальнем Востоке, а там такой возможности не было. Единственное, в
чем повезло, – играл роль жокея в каком-то студенческом театре. Причем
жокея битого-перебитого, который под копыта падал, кости ломал – ну, словом, не
раз уходил от смерти и все такое. И Климов сказал, что только теперь понял, как
надо было эту роль играть. И смеялся при этом, хотя, если ребро сломано, даже
смеяться больно. Нет, он молодец!
Тут Евгения приметила ревнивую вспышку в
грушинских глазах и поубавила энтузиазма:
– А что касается моего задания… Конечно, я
очень мало в манеже пробыла, но почти не сомневаюсь: никто из этих девочек
Климову не нравится. Там он совершенно самозабвенно увлечен верховой ездой, это
его, извини за каламбур, конек, больше ничего не интересует. А тренершам Климов
с его дурацкими шпорами вообще был профессионально антипатичен. Раньше,
конечно, – сейчас-то они все наилучшие приятели! Никакими романами там и
не пахнет. Зря мадам Климова поверила анонимке и позвонила тебе.
Грушин глянул исподлобья.
– Зря, говоришь? – повторил
задумчиво. – Ну что ж, возможно, и зря.
Грушин стремительно прошел через приемную,
бросив секретарше:
– Предупреди Сталлоне, что я к нему с гостьей.
Женя оглянулась на непривычно угрюмую Эмму, но
сейчас было не до разговоров: побежала чуть ли не вприскочку за начальством.
«Агата Кристи» занимала на длинном этаже всего
шесть комнат. В пяти из них Евгения бывала довольно часто, а в шестой – ни
разу. Беспрепятственно входить туда могли только двое: сам Грушин и заведующий
экспертным отделом Миша Кисляков. Этот кудрявый брюнет атлетического сложения
был поразительно похож на знаменитого голливудского актера. Его так и звали в
агентстве: Миша Сталлоне.
В отличие от своего киношного двойника Миша
качал мускулы только на тренажерах и только в целях поддержания своего
сногсшибательного имиджа. Девушки висли на нем гроздьями, знай успевай
стряхивать. При этом он был умнейшим парнем, который больше всего на свете
любил мир звуков. И даже не музыкальных, а звуков человеческого голоса. В
«Агате Кристи» Миша Сталлоне основал отдел фоноскопической экспертизы. То есть
работал с отпечатками голосов так же, как дактилоскопист – с отпечатками
пальцев.
Конечно, такие лаборатории существуют при
экспертно-криминалистических отделах УВД. Но далеко не во всех городах. И туда
никак не пробиться частным сыщикам, особенно если дело разрабатывается без
привлечения милиции. К примеру, налицо телефонный шантаж, а клиент настаивает
на секретности, зная, что рыльце у него в пушку. Словом, Грушин считал
лабораторию Миши Сталлоне золотым фондом «Агаты Кристи».