– Ну, хозяюшка, принимай, что обещали, в аккурат все
сделали!
Надежда поблагодарила его и отдала обещанные две бутылки.
Тудыев радостно потопал к напарнику. Оглядевшись и убедившись, что ее никто не
видит, Надежда по самое плечо засунула руку в пролом, пошарила там и наконец
нащупала полиэтиленовый пакет. Торопливо спрятав его за пазуху, она как можно
скорее покинула место действия, которое ей почему-то хотелось про себя назвать
местом преступления. Действительно, спрятанная за пазуху картина жгла ее, как
раскаленное железо, и Надежда Николаевна впервые в жизни чувствовала себя
преступницей.
* * *
– Ух и страху я натерпелась! – призналась Надежда,
стирая с губ ненавистную ярко-красную помаду. – Не дай Бог, думаю, сейчас
и правда из начальства кто-нибудь припрется! Ну давай посмотрим, что это за
картина такая. Я, признаться, когда раньше в Эрмитаже бывала, больше к
импрессионистам ходила, а в ту сторону и не глядела. Сама разворачивай, я не
хочу к ней прикасаться – так, на всякий случай, а твоих отпечатков там и Так
навалом.
– Да уж, – вздохнула Лена и развернула холст.
– И ничего такого, – заявила Надежда после
продолжительного молчания. – Девица, на мой взгляд, несколько полновата,
но это мое личное мнение. И что его угораздило именно эту картину украсть?
– Он сказал – волосы длинные, как у меня, –
усмехнулась Лена. – И потом – вам-то какая разница? Эта ли картина,
другая… Ну был бы бедуин на верблюде…
Ты права, – согласилась Надежда, – мне в данном
случае все равно. Итак, давай к художникам собираться. Пока туда-сюда – занятия
потом кончатся, мало народа будет, на виду окажешься. Так… как бы это тебя
нарядить, чтобы там, в Академии, среди этих ненормальных людей искусства, ты
смотрелась как своя?
– Главное, чтобы никто меня не запомнил, –
вставила Лена.
– Внешность изменить надо, дело хорошее, –
согласилась Надежда. – Приблизительно я себе представляю, как художники
выглядят – чем необычнее, тем лучше. Так-так… – она критически рассматривала
Лену, – макияж самый простой, ну если уже глаза подкрасила, то смывать не
нужно…
Внезапно Надежда сорвалась с места и понеслась в прихожую,
откуда послышались ее чертыханье и крики:
– Лена, помоги!
Лена едва успела поддержать качающуюся табуретку и принять
от соседки огромный чемодан, который та достала с антресолей. В чемодане
находилась одежда – ношеная, но аккуратно сложенная и чистая.
– Это Аленины тряпки. Мне они малы, а выбросить жалко –
целое ведь. Все собиралась отдать кому-нибудь, да лень было на антресоли лезть.
Лена знала, что соседкина дочка Алена была замужем за
военным моряком и жила вместе с мужем и дочкой Светочкой в далеком Северодвинске,
приезжая только в отпуск. Надежда уже рылась в чемодане и достала оттуда
вылинявшие голубые джинсы.
– Примерь-ка, они тебе будут впору.
– Да чем мои-то джинсы плохи? – недоумевала Лена.
– Сейчас узнаешь. Надежда принесла ножницы и мигом
разрезала джинсы на коленках.
– Надевай! .
– Холодно же, – поморщилась Лена.
– Ничего, не рассыплешься, приструнила ее
Надежда. – Так, свитерок этот черный можешь оставить, а сверху вот это
надень, – она протянула старую рубашку своего мужа Сан Саныча, фланелевую,
в серую и зеленую клетку.
– Волосы убрать, – бормотала Лена, – по
волосам сразу опознают, если что.
– Да, волосы обязательно спрятать… что они там
носят-то?
– Найдем! – Настала очередь Лены сорваться с
места.
Через две минуты она вернулась. Волосы были убраны под
странный головной убор – черный кожаный не то платок, не то шапочка, к тому же
вся в черепах.
– Это что ж такое? – изумилась Надежда.
Называется бандана! – гордо сообщила Лена.
– Ну надо же! А я и не знала, – вздохнула
Надежда. – Теперь все отлично, только… надо бы чего-нибудь зелененького…
тени, что ли, наведи… и руки, лак сотри и ногти обстриги как можно короче.
– Жалко! – вздохнула Лена. – Никак нельзя
длинные оставить?
Надежда даже задохнулась от возмущения.
– Это же художники! Они же все время с краской возятся!
Сама посуди: есть у них возможность маникюр делать?
Когда Лена поглядела на себя в зеркало, она в первый раз в
жизни не узнала собственное отражение.
– Едем! – – Надежда Николаевна была полна энергии.
В суматохе они чуть не забыли картину.
В художественном магазине недалеко от Академии художеств они
купили папку, в каких студенты носят эскизы и рисунки. Надежда специально
уронила папку в грязь, чтобы не вызвал подозрения ее слишком новый вид.
– Ну, надо идти.
– Куда идти, что я там скажу? – испугалась Лена.
– Да ты не бойся, – смягчилась Надежда, – я
тебя до двери провожу, надо же выяснить, какому профессору картину
подкладывать.
Никто их не остановил. В холле, как в каждом уважающем себя
учебном заведении, на видном месте висело расписание занятий.
– Так-так, сегодня у нас что? Среда. Вот написано: с
двенадцати до двух техника живописи, класс профессора Аристархова. Номер двести
четырнадцать. Вперед!
– Не могу, – прошептала Лена, – боюсь ее
нести, картину эту проклятую… Вдруг кто-то увидит?
– Да кто тут увидит? – увещевала ее Надежда тоже
шепотом. – Ты пойми: этих холстов тут – как листьев в лесу, а где лучше
всего спрятать лист, как не в гуще деревьев? А где лучше всего спрятать холст,
как не среди других холстов?
– Но нам-то нужно, чтобы его быстрее нашли, –
возразила Лена.
– Да… совсем ты меня запутала! – рассердилась
Надежда. – Иди!
По широкой лестнице Лена поднялась на второй этаж. Навстречу
ей шли студенты – девушки в таких же, как она, рваных джинсах, парни с длинными
волосами. Бесформенные свитера, длинные юбки, холщовые вылинявшие рубахи… На
некоторых было надето нечто вовсе уж несусветное, но никто не показывал на них
пальцем. Попадались, правда, вполне приличные студенты, и у всех без исключения
волосы были прихвачены широкой кожаной лентой или платком – чтобы волосы не
мешали рисовать и не пачкались в краске. У многих были в руках такие же папки
для рисунков, как у Лены, это никого не удивляло.
«Нужно принять деловой вид, как будто я здесь своя», –
подумала Лена.
Она посматривала на номера классов, вот и двести
четырнадцатая аудитория. Дверь была полуоткрыта, очевидно, занятия уже
закончились. Крупный вальяжный человек с очень светлыми, почти белыми, но не
седыми волосами, стоял посредине класса, окруженный студентами и говорил что-то
громким, хорошо поставленным голосом. Лена остановилась на пороге. На нее никто
не обратил внимания – все слушали профессора Аристархова – это был именно он. В
углу на маленьком столике были навалены какие-то холсты. Лена открыла свою
папку, достала холст и, замирая от страха, пошла в сторону столика, ожидая, что
кто-нибудь ее окликнет. И вдруг боковым зрением она заметила в коридоре до
ужаса знакомый силуэт. Она где-то видела уже этого человека – невысокого
ростом, но плотного и коренастого. Шея была такая короткая, казалось, что
голова лежит просто на плечах, как арбуз на блюде. Господи, да не узнать его
невозможно! Ведь это он, тот самый старший из милиционеров, приезжавших в
квартиру Дениса позавчера.