Наконец-то слово стало плотью, если вспомнить загадочное и
древнее библейское изречение, но слово есть слово разума, а плоть – признание
общих для каждого мужчины и женщины потребностей и желаний.
А что принесет в этот мир вмешательство нашей царицы? Что
она ему даст – та, само существование которой не имеет к нему отношения, та,
чей ум веками был заперт в царстве непросвещенных снов?
Мариус прав: ее необходимо остановить, и никто не осмелится
ему возражать. Мы должны подготовиться, чтобы помочь Мекаре, а не расстроить ее
планы, даже если это означает конец для всех нас.
Но позвольте мне изложить вам последнюю главу моей повести,
где содержится наиболее полное освещение угрозы, которую представляет собой
Мать.
Я уже упоминала о том, что Акаша не истребила мой народ. Он
продолжал жить в моей дочери Мириам, в ее дочерях и в дочерях, родившихся у ее
дочерей.
Через двадцать лет я вернулась в деревню, где оставила
Мириам, и обнаружила, что она превратилась в молодую женщину, взращенную на
историях, которые позже стали «Легендой о близнецах».
При свете луны я повела ее с собой в горы, открыла перед ней
пещеры ее предков и отдала ей немногочисленные ожерелья и золото, все еще
спрятанное в глубине расписанных гротов, куда остальные боялись заглядывать. Я
рассказала Мириам все известные мне истории о ее предках. Но я предостерегла ее:
держись подальше от духов, держись подальше от любых сделок с невидимыми
существами, как бы их ни называли, в особенности если их именуют богами.
Потом я отправилась в Иерихон, на переполненных народом
улицах которого легко было найти жертву, мечтающую о смерти, чтобы она не
отягощала мою совесть, и где легко было укрыться от любопытных глаз.
Но в последующие годы я много раз навещала Мириам. Мириам
родила четырех дочерей и двух сыновей, которые, в свою очередь, произвели на
свет пятерых детей, доживших до зрелости, из них двое были женского пола, и от
этих двух женщин родились восемь детей. Этим детям матери передавали семейные
легенды, они также узнали «Легенду о близнецах» – легенду о сестрах, которые
когда-то разговаривали с духами, вызывали дождь и подверглись преследованиям
жестоких царя и царицы.
Двести лет спустя я впервые записала все имена своей семьи,
ибо к этому времени их набралось уже на целую деревню, и мои записи заняли
целых четыре глиняных таблички. Потом я принялась заполнять табличку за
табличкой историями начала, историями женщин со Времени до прихода луны.
Несмотря на то что я иногда посвящала странствиям в поисках
Мекаре целое столетие и охотилась тогда на малоосвоенных побережьях Северной
Европы, я всегда возвращалась к своей семье, к своему тайному укрытию в горах,
к своему дому в Иерихоне и опять записывала историю развития семьи – какие и у
кого родились дочери и имена появившихся у них дочерей. Я записывала информацию
и о сыновьях – об их достижениях, личностных качествах и иногда героизме. Но об
их отпрысках – нет. Не было никакой возможности установить, действительно ли
дети этих мужчин были моей крови и крови моего народа. Таким образом,
родословная всегда велась по женской линии.
Но никогда, никогда за все это время не открывала я своей
семье тайну злой магии, изменившей меня. Я твердо решила, что это зло никогда
не коснется семьи; таким образом, если я и использовала мои постоянно
возрастающие сверхъестественные способности, то лишь тайно и так, чтобы этому
всегда находилось естественное объяснение.
К третьему поколению я превратилась просто в родственницу,
вернувшуюся домой после многих лет, проведенных в чужой стране. Если я и
вмешивалась в жизнь моих дочерей, чтобы помочь им деньгами или советом, то
делала это как человек, не более того.
Тысячелетиями я анонимно следила за семьей и лишь изредка
играла роль долго пропадавшей где-то родственницы, чтобы прийти в ту или другую
деревню или на семейное сборище и подержать на руках детишек.
Но в ранние века христианской эры мое воображение посетила
новая концепция. И я создала миф о ветви семьи, хранящей ее историю, – ибо
теперь у меня в изобилии накопились таблички, свитки и даже переплетенные
книги. И в каждом поколении этой вымышленной ветви была вымышленная женщина, к
которой переходила функция хранительницы семейной летописи. Эту почетную
обязанность должна была исполнять женщина по имени Маарет, и, когда того
требовало время, старая Маарет умирала, а новая наследовала ее обязанности.
Таким образом, я всегда находилась в семье, родственники
знали и любили меня. Я стала писать письма, превратилась в благодетельницу, в
объединяющее звено, в таинственную, но пользующуюся доверием гостью, которая
приходила, чтобы положить конец ссорам и исправить несправедливость. Пусть меня
снедали тысячи страстей, пусть я веками жила в разных странах, изучая новые
языки и обычаи, восхищаясь бесконечной красой мира и силой человеческого
воображения, я всегда возвращалась к семье – к семье, которая знала меня и
многого от меня ждала.
С течением веков и тысячелетий я в отличие от многих из вас
ни разу не уходила под землю. Я никогда не сталкивалась с безумием и с потерей
памяти, что нередко встречалось среди старейших, которые часто, подобно Матери
и Отцу, превращались в погребенные под землей статуи. С самых ранних времен не
было ни ночи, чтобы я открыла глаза, не зная своего имени, чтобы я глянула на
окружающий мир непонимающими глазами, чтобы я не ухватилась за нить собственной
жизни.
Но дело не в том, что мне никогда не угрожало безумие. Не в
том, что меня никогда не одолевала усталость. Не в том, что скорбь не придавала
мне горечи, что меня не сбивали с толку тайны или что я не знала боли.
Дело в том, что я должна была охранять семейную летопись,
заботиться о собственных потомках и вести их по жизни. Таким образом, даже в
самые мрачные времена, когда человеческая жизнь казалась мне чудовищной и
невыносимой, а перемены в мире – недоступными моему пониманию, я обращалась к
семье как к источнику, из которого ключом бьет воля к жизни.
И семья помогала мне понять смысл и значение ценностей и
страстей каждой новой эпохи, семья вела меня в чужие земли, куда я, возможно,
никогда не осмелилась бы отправиться в одиночку, семья посвящала меня в сферы
искусства, которые иначе могли бы испугать меня, семья вела меня вперед сквозь
время и пространство. Мой учитель, моя книга жизни – семья была для меня всем.
Маарет замолчала.
Казалось, что она хочет добавить что-то еще. Но она
поднялась из-за стола. Она обвела взглядом всех присутствующих, потом
посмотрела на Джесс.
– Теперь пойдемте со мной. Я хочу показать вам, во что
превратилась моя семья.