– Ш-ш-ш, ты привлекаешь ненужное внимание, – тихо, но
авторитетно сказал он. – Выпей апельсиновый сок. Тебе полезно. Я закажу
еще.
– Мне не нужен апельсиновый сок, и сиделки мне тоже больше
не нужны, – сказал я. – Ты всерьез полагаешь, что у нас есть шанс
поймать этого демона?
– Лестат, как я уже говорил, подумай о самом очевидном и
неизменном недостатке твоего предыдущего воплощения, – ответил он. –
Вампир не может передвигаться днем. При дневном свете вампир практически
полностью беспомощен. Да, существует определенный рефлекс – протянуть руку и
нанести удар тому, кто побеспокоит его покой. Но в остальных отношениях он
беспомощен. И ему приходится оставаться на одном и том же месте от восьми до
двенадцати часов. Это дает нам традиционное преимущество, тем более что о
вышеупомянутом индивидууме мы знаем очень много. Все, что нам нужно, – это
возможность встретиться с ним и вывести его из равновесия, чтобы совершить
обмен.
– Мы сможем сделать это силой?
– Да, уверен, что сможем. Его можно вытолкнуть из того тела
на достаточный срок, чтобы ты попал внутрь.
– Дэвид, я должен кое-что тебе сказать. В этом теле у меня
нет вообще никаких экстрасенсорных способностей. В молодости, когда я был
смертным, у меня их тоже не было. Наверное, я не смогу… подняться над этим
телом. Я уже попробовал, в Джорджтауне. И не смогу сдвинуться с места в этой
плоти.
– Лестат, этот фокус может проделать кто угодно; ты просто
боишься. И часть опыта, полученного тобой в вампирском теле, остается с тобой
до сих пор. Разумеется, сверхъестественные клетки давали тебе преимущество, но
мозг ничего не забывает. Ты же видишь, Джеймс переносит свои умственные
способности из тела в тело. Ты тоже должен был забрать с собой часть своих
знаний.
– Ну да, я испугался. С тех пор я боялся пробовать, боялся,
что выйти смогу, а вернуться – нет.
– Я научу тебя, как подниматься над своим телом. Я научу
тебя, как сосредоточить атаку на Джеймсе. И помни, Лестат, нас двое. Мы с тобой
нападем вместе. И я тоже обладаю значительными экстрасенсорными способностями,
если воспользоваться простейшим описанием этого явления. Я многое умею.
– Дэвид, за это я навеки стану твоим рабом. Я достану тебе
все, что ты пожелаешь. Я пойду за тобой на край света. Только бы получилось.
Он заколебался, как будто хотел отпустить шутливый
комментарий, но передумал. И сразу продолжил.
– Как только будет возможность, мы начнем урок. Но чем
больше я думаю, тем больше я уверен, что вытолкнуть его из тела лучше всего
мне. Я сделаю это так, что он не успеет и понять, что ты рядом. Да, нам
подойдет такая схема игры. Когда он меня увидит, у него не возникнет
подозрений. Я легко могу скрывать от него свои мысли. Это второе, чему ты
должен научиться – закрывать свои мысли.
– А вдруг он тебя узнает? Дэвид, он знает, кто ты такой. Он
тебя помнит. Он говорил о тебе. Что помешает ему сжечь тебя заживо, как только
он тебя увидит?
– Место, где состоится встреча. Он не станет рисковать,
устраивая рядом с собой пожар. Нам необходимо будет устроить ему ловушку в таком
месте, где он наверняка не осмелится показать свою силу. Может быть, придется
выманить его куда-нибудь. Здесь нужно подумать. А пока мы не знаем, где его
искать, эта часть подождет.
– Мы приблизимся к нему в толпе.
– Или же непосредственно перед восходом солнца, когда он не
рискнет разжигать пожар рядом со своим логовом.
– Точно.
– Теперь давай проведем беспристрастную оценку его
возможностей исходя из той информации, которой располагаем.
Он замолчал, когда официант спикировал к столику с одним из
красивых тяжелых посеребренных кофейников, которыми всегда пользуются в хороших
отелях. На них такая патина, какой на другом серебре не встретишь, и всегда
есть несколько крошечных выбоинок. Я следил, как из носика льется черное
варево.
Я поймал себя на том, что, несмотря на свои волнения и
несчастья, рассматриваю множество всяких мелочей. Общество Дэвида само по себе
вселяло в меня надежду.
Официант отошел, и Дэвид поспешно выпил глоток свежего кофе.
Он вложил мне в руку сверток тонких листов бумаги.
– Это газетные статьи об убийствах. Прочти их
повнимательнее. Говори мне все, что приходит тебе в голову.
Первая статья, «Вампирское убийство в Мидтауне», взбесила
меня неописуемо. Я обратил внимание на бессмысленные разрушения, описанные
Дэвидом. Должно быть, по неловкости он так глупо и разгромил мебель. А кража –
глупа до невероятности. Что касается моего агента, то, выпив кровь, он сломал
ему шею. Очередное проявление неповоротливости.
– Чудо, что он вообще может пользоваться способностью
летать, – злобно сказал я. – Но ведь он прошел через стену
тринадцатого этажа.
– Это не означает, что он может летать на действительно
большие расстояния, – ответил Дэвид.
– Тогда как он попал из Нью-Йорка в Бол-Харбор за одну ночь
и, что более важно, зачем? Если он пользуется коммерческими авиалиниями, зачем
лететь в Бол-Харбор, а не в Бостон? Не в Лос-Анджелес, не в Париж, Бога ради.
Подумай о высоких ставках – ограбить великий музей или огромный банк!
Сан-Доминго – не понимаю. Пусть даже он освоил умение летать, все равно это для
него непросто. Так какого черта ему понадобилось туда лететь? Или он просто
старается убивать вразброс, чтобы никто не связал одно преступление с другим?
– Нет, – сказал Дэвид. – Если бы он действительно
хотел скрываться, он не стал бы действовать в таком примечательном стиле. Он
совершает ошибки. Он ведет себя как пьяный!
– Да. Сначала действительно появляется такое ощущение, это
правда. Обострение органов чувств лишает самообладания.
– Возможно ли, что он путешествует по воздуху и нападает
там, куда его несет ветер? – спросил Дэвид. – Без всякой модели?
Я размышлял над этим вопросом, пока читал остальные статьи,
разочарованный тем, что не могу просто просмотреть их, как сделал бы глазами
вампира. Да, новая неповоротливость, новые глупости. Человеческие тела,
раздавленные «тяжелым инструментом», проще говоря – его собственным кулаком.
– Ему нравится бить стекло, не так ли? – спросил
я. – Ему нравится заставать жертву врасплох. Ему необходимо наслаждаться
чужим страхом. Он не оставляет свидетелей. Он крадет все, что на первый взгляд
обладает ценностью. Но ничего особенно ценного. Как же я его ненавижу. И при
этом… я и сам делал не менее чудовищные вещи.
Я вспомнил наши со злодеем беседы. Как же я не раскусил, что
стоит за его манерами джентльмена? Но мне припомнились и первоначальные
описания, данные Дэвидом, его глупость, его тяга к саморазрушению. И его
неловкость – как я мог забыть о ней?