– К себе домой. Вам уже намного лучше, температура упала. Но
если вы останетесь здесь… – На ее лице отразилось замешательство. Она поднесла
чашку к моим губам, и я сделал несколько глотков.
– Понятно. Да, пожалуйста, заберите меня отсюда, прошу
вас. – Я попытался сесть. – Мне страшно оставаться.
– Чуть позже, – сказала она, укладывая меня обратно на
каталку. Она сняла повязку с моего локтя и вытащила зловещую иглу.
Господи, мне нужно в туалет! Неужели не будет конца этим
омерзительным физическим потребностям? Черт, что же это за жизнь такая?
Облегчиться, помочиться, поесть – и опять тот же цикл! Стоит ли это возможности
видеть солнце? Мало того что я умираю, – мне еще и в туалет нужно. Но я бы
не пережил необходимость еще раз воспользоваться судном, пусть даже почти его
не помнил.
– Почему вы меня не боитесь? – спросил я. – Разве
вы не считаете, что я – сумасшедший?
– Вы причиняете людям вред, только когда вы – вампир, –
просто ответила она, – когда вы находитесь в своем законном теле. Так?
– Так, – сказал я, – это правда. Но вы совсем как
Клодия. Ничего не боитесь.
«Что ты дурочку из нее делаешь, – послышался опять
голос Клодии. – Ты и ей причинишь вред».
«Чепуха, она в это не верит», – ответил я.
Я сел на кушетку в гостиной нашего номера, изучая изысканно
обставленную комнату, чувствуя себя среди хрупкой позолоченной старой мебели
совсем как дома. Восемнадцатый век, мой век. Век жуликов и рациональных
личностей. Cамый подходящий для меня век. Маленькие цветочки. Парча. Золоченые
мечи и пьяный смех внизу, на улице.
У окна стоял Дэвид и смотрел на крыши колониального города.
Бывал ли он прежде в этом веке?
«Нет, никогда! – с благоговением ответил он. –
Каждая вещь отшлифована вручную, каждая неповторима. Как цепко творения
человека держатся за природу, словно она с легкостью может ускользнуть назад,
под землю».
«Уходите, Дэвид, – сказал Луи. – Вам здесь не
место. Нам придется остаться. Ничего не поделаешь».
«Вот это уже отдает мелодрамой, – сказала
Клодия. – Правда».
На ней все еще была грязная больничная рубашка. Ничего, это
я скоро исправлю. Я принесу ей целые магазины кружев и лент. Я накуплю ей
шелков, серебряных браслетиков и усеянных жемчугом колечек. Я обнял ее.
«Ах, как приятно, когда кто-то наконец говорит
правду, – сказал я. – Какие прекрасные, нежные волосы, и теперь они
останутся такими навсегда».
Я еще раз попробовал сесть, но бесполезно. По коридору
мчались носилки, сопровождаемые с обеих сторон медсестрами, кто-то толкнул мою
каталку, и вибрация отдалась во всем теле. Потом все стихло, и на больших часах
с легким щелчком сдвинулись вперед стрелки. Мой сосед застонал и повернул
голову. Его глаза скрывал широкий белый бинт, а рот выглядел странно
обнаженным.
– Необходимо их всех изолировать, – произнес чей-то
голос.
– Ну, пойдемте, я отвезу вас домой.
А Моджо, что стало с Моджо? А вдруг за ним пришли и увели
его? В этот век собак уничтожали просто за то, что они – собаки. Нужно
объяснить ей. Она уже поднимала меня – или пыталась поднять, просунув руку мне
под плечи. Моджо, лающий в доме. Может быть, он не может выбраться?
Луи был печален.
«В городе чума».
«Но тебя она не коснется, Дэвид», – сказал я.
«Ты прав, – ответил он. – Но это еще не все…»
Клодия рассмеялась.
«Знаешь, она в тебя влюбилась».
«Ты могла умереть от чумы», – сказал я.
«А может, мой срок еще не пришел?»
«Ты веришь в то, что у каждого – свой срок?»
«Да нет, на самом деле, – ответила она. – Может
быть, мне было проще обвинить во всем тебя. Видишь ли, я никогда не знала, что
хорошо, а что – плохо».
«У тебя было время научиться», – сказал я.
«И у тебя тоже, намного больше времени, чем у меня».
– Слава Богу, вы меня забираете, – прошептал я. Я стоял
на ногах. – Мне так страшно. Просто страшно, по-человечески страшно.
«Одним бременем для больницы меньше», – звонко смеялась
Клодия, стуча ножкой по краю стула. На ней снова было красивое платье, с
вышивкой. Так лучше, пожалуй.
– Красавица Гретхен, – произнес я. – Когда я так
говорю, у вас загораются щеки.
Она улыбнулась, кладя мою левую руку себе на плечо и крепко
обхватывая меня за талию.
– Я о вас позабочусь, – прошептала она мне в
ухо. – Это не очень далеко.
Стоя на злом ветру рядом с ее машиной, я держал вонючий
орган и смотрел, как желтая струя мочи врезается в тающий снег и оттуда поднимается
пар.
– Боже мой! – сказал я. – Это почти приятно. Что
же они за люди такие, что получают удовольствие от столь мерзких вещей?!
Глава 14
В определенный момент меня начало клонить в сон, я то
дремал, то приходил в себя, сознавая, что мы находимся в маленьком автомобиле,
что с нами Моджо, тяжело пыхтящий мне в ухо, что мы едем по заснеженным холмам.
Меня укутали в одеяло, и движение машины вызывало у меня противную тошноту. К
тому же меня трясло. Я плохо помнил, как мы вернулись в дом и нашли там терпеливо
ожидавшего меня Моджо. Я смутно понимал, что могу умереть в этом автомобиле,
работающем на бензине, если с ним столкнется другая машина. Такая вероятность
казалась до боли реальной, не менее реальной, чем боль в груди. А Похититель
Тел меня одурачил.
Гретхен не сводила спокойного взгляда с дороги, солнце
освещало волоски, выбившиеся из густой, скрученной в узел косы, и гладкие
красивые волны волос на висках, образуя мягкий, ласковый ореол вокруг ее
головы. Монахиня, прекрасная монахиня, думал я, а глаза мои словно по
собственной воле то закрывались, то открывались.
Но почему эта монахиня так добра ко мне? Потому что она –
монахиня?
Вокруг царила тишина. На буграх за деревьями стояли дома,
дома были и в долинах, совсем рядом друг с другом. Возможно, богатый пригород,
небольшие деревянные особняки, которые состоятельные смертные подчас
предпочитают популярным в прошлом веке дворцам.
Наконец мы въехали в переулок рядом с одним из этих
строений, пробрались сквозь рощицу голых деревьев и плавно затормозили у маленького
серого коттеджа – видимо, помещения для слуг или домика для гостей,
расположенного в некотором отдалении от основного здания.