– Почему же ты не пытался остановить меня, Дэвид? Ведь у
тебя была такая возможность. В Тальбот-мэнор я был в твоих руках. Можно было
найти способ.
– Не отталкивай меня своими обвинениями!
– Дэвид, я тебя люблю. Я скоро с тобой свяжусь. – Я
чуть было не положил трубку, но спохватился: – Дэвид! Я хочу знать еще кое-что.
– Да, что? – Какое облегчение в голосе от того, что я
не прервал связь!
– У вас в подвалах есть разные реликвии – наши старые вещи.
– Да. – Беспокойство. Кажется, он почувствовал себя
неловко.
– Медальон. Медальон с изображением Клодии. Он тебе не
попадался на глаза?
– Кажется, попадался. Когда ты впервые пришел ко мне, я
произвел инвентаризацию. По-моему, медальон там был. На самом деле я почти
уверен, что видел его. Нужно было сказать раньше, да?
– Нет. Неважно. Это был медальон на цепочке, какие носят
женщины?
– Да. Хочешь, я поищу его? Если найду, то, конечно, отдам
тебе.
– Нет, пока не стоит. Может быть, потом. До свидания, Дэвид.
Я скоро к тебе зайду.
Я повесил трубку и вынул телефонную вилку из розетки.
Значит, медальон все-таки был, женский медальон. Но для кого его сделали? И
почему он мне снится? Клодия не стала бы носить в медальоне свой собственный
портрет. Иначе я бы вспомнил. Пытаясь визуально представить его себе,
вспомнить, как он выглядел, я медленно исполнялся печалью и ужасом – необычное
сочетание. Казалось, я нахожусь неподалеку от какого-то темного места – места,
где царит настоящая смерть. Как часто случается в моих воспоминаниях, я услышал
смех. Только на сей раз смеялась не Клодия. Смеялся я. У меня появилось
ощущение сверхъестественной юности и бесконечных возможностей. Другими словами,
я вспоминал молодого вампира, каким был в старину, в восемнадцатом веке, пока
время еще не нанесло свои удары.
Так какого черта мне беспокоиться из-за проклятого
медальона? Может быть, я позаимствовал этот образ из мыслей Джеймса, когда он
меня преследовал? Очередная приманка. Дело в том, что медальона этого я никогда
не видел. Лучше бы он нашел какую-нибудь другую безделушку – из вещей,
принадлежавших мне.
Нет, последнее объяснение никуда не годится. Слишком уж
живым был образ. И я видел его в снах еще до того, как Джеймс начал меня
преследовать. Внезапно я разозлился. Мне нужно подумать и о другом! «Изыди,
Клодия. Забирай свой медальон, прошу тебя, ma chéri, – и уходи».
Я долго просидел среди теней, прислушиваясь к тиканью часов
на каминной доске и к шуму машин, то и дело доносившемуся с улицы.
Я пытался проанализировать все, что сказал мне Дэвид.
Пытался. Но мог думать только об одном… Значит, Джеймс это умеет, действительно
умеет! Он и есть седовласый человек на фотографии, и он поменялся телами с
механиком в лондонской больнице. Это реально!
Иногда я мысленно видел медальон – искусно написанную маслом
миниатюру Клодии. Никаких эмоций – ни грусти, ни злости, ни скорби.
Только мысли о Джеймсе заставляли бешено биться мое сердце.
Джеймс умеет! Джеймс не лжет. Я смогу жить и дышать, находясь в том теле! И
когда утром над Джорджтауном взойдет солнце, я увижу его своими глазами.
Я был в Джорджтауне в час ночи. Весь вечер валил густой
снег, покрывая улицы глубокими белыми сугробами, чистыми и прекрасными; он
собирался в кучи у дверей, на витиеватых чугунных перилах и глубоких
подоконниках.
Сам городок оказался безупречно чистым и просто
очаровательным: изящные здания, в основном деревянные; их архитектура сохраняла
стиль восемнадцатого века с его пристрастием к порядку и симметрии, хотя многие
дома относились к началу девятнадцатого столетия. Я побродил по пустынной
Эм-стрит среди разнообразных торговых заведений, прошелся по тихому кампусу
близлежащего университета, а потом по весело освещенным улицам на холме.
Дом Раглана Джеймса – весьма красивое здание из красного
кирпича – фасадом выходил прямо на улицу. Очень симпатичный центральный вход, а
возле него – огромный латунный дверной молоток, освещенный двумя газовыми
фонарями. Окна украшали старомодные тяжелые ставни, а над дверью располагалось
небольшое веерообразное окно.
Несмотря на снегопад, окна оказались чистыми, и я смог
разглядеть ярко освещенные, аккуратно убранные комнаты. Элегантный интерьер –
опрятная белая кожаная мебель, по-современному строгая и явно дорогая. На
стенах – многочисленные картины: Пикассо, де Кунинг, Джаспер Джонс, Энди Уорхол;
а среди этих полотен, каждое из которых тянуло на несколько миллионов
долларов, – несколько больших фотографий современных пароходов в дорогих
рамах. В холле первого этажа в стеклянных витринах стояли модели больших
океанских лайнеров. Покрытый лаком пол блестел. Повсюду разбросаны восточные
коврики с геометрическими узорами, расставлены симпатичные стеклянные столики с
орнаментом и инкрустированные тиковые шкафчики – почти все китайское.
Претенциозный, модный, дорогой и в высшей степени
своеобразный дом. Для меня он был, как все жилища смертных, – ряд
необитаемых сценических декораций. Невозможно поверить, что я смогу стать
смертным и принадлежать к тому же миру, что и этот дом, – хотя бы на час.
Эти небольшие комнаты и в самом деле были так вылизаны, что
казалось невероятным, будто здесь вообще живут люди. В кухне сияли медные
горшки и черные бытовые приборы, шкафчики, на дверцах которых не было ручек, и
ярко-красные керамические тарелки.
Несмотря на поздний час, Джеймса нигде не видно.
Я вошел в дом.
На втором этаже располагалась спальня с низкой современной
кроватью – простая деревянная рама с матрасом, а поверх – стеганое покрывало с
ярким геометрическим рисунком и несколько белых подушек, строгих и элегантных,
как и все остальное. Шкаф был набит дорогой одеждой, равно как и ящики
китайского бюро и маленький резной сундук у кровати.
В остальных комнатах пусто, но везде чистота и порядок.
Компьютеров я тоже не увидел. Несомненно, он держал их в другом месте.
В одной из этих комнат я спрятал приличную сумму денег,
чтобы воспользоваться ими попозже, – засунул их в трубу незажженного
камина.
Обычные меры предосторожности. Я действительно не
представлял себе, что значит быть человеком. Может, я окажусь совершенно
беспомощным. Я просто не знал.
Завершив приготовления, я поднялся на крышу. И у подножия
холма увидел Джеймса – он сворачивал с Эм-стрит с кучей пакетов в руках. Он
явно украл все это, потому что в столь глухие предрассветные часы за покупками
не ходят. Он начал подниматься на гору, и я потерял его из виду.