– Но ведь речь шла о Боге и дьяволе, – рассмеялся
я. – Дэвид, это же потрясающе! А что, если братья завидовали тебе больше,
чем ты мог предположить?
– Нет, они мне просто не поверили. – На мою шутку Дэвид
ответил легкой усмешкой. – Откровенно говоря, твое серьезное отношение к
этому рассказу меня удивляет.
Он неожиданно взволнованно поднялся, подошел к окну и
отдернул шторы, вглядываясь в снежную ночь.
– Дэвид, а чего могли ожидать от тебя эти призраки?
– В том-то и беда, что не знаю. – В голосе Дэвида
слышались растерянность и горечь. – Мне семьдесят четыре года, и я до сих
пор ничего не понял. Так и умру, не узнав. И если просветления не наступит, да
будет так. Ответ на самом деле заключается и в том, сумею ли я понять.
– Вернись, пожалуйста, в кресло, – попросил я. –
Мне приятнее видеть твое лицо во время разговора.
Он почти автоматически выполнил просьбу, сел и потянулся к
пустому стакану, устремив взгляд на огонь.
– А ты, Лестат, как думаешь на самом деле? В глубине души?
Бог или дьявол существуют? Скажи откровенно, во что ты веришь?
– Я думаю, что Бог существует, – ответил я после
минутного раздумья. – Мне неприятно это говорить, но именно так я считаю.
И, вероятно, существует какая-то форма дьявола. Допускаю, что дело здесь в тех
утраченных фрагментах, о которых мы говорили. И в том парижском кафе ты вполне
мог увидеть Высшее существо и его Оппонента. Но это часть их игры, которая
способна довести до безумия и которую нам не дано постичь до конца. Тебе нужно
логичное объяснение их поведения? Почему они позволили себя заметить? Они
хотели спровоцировать некую религиозную реакцию! Так они играют с нами. Они
подбрасывают нам видения и чудеса, куски и крошки божественных откровений. Мы
преисполняемся рвения и обращаемся к Церкви. Все это – часть игры, часть
бесконечно продолжающегося разговора. И знаешь что? Твой взгляд на вещи –
несовершенный Бог и обучающийся дьявол – не хуже любой другой интерпретации.
Полагаю, ты попал в точку.
Он пристально смотрел на меня, но не произнес ни слова.
– Нет, – продолжал я, – нам не суждено получить
ответы. Нам не суждено узнать, переселяются ли наши души из тела в тело путем
реинкарнации. Нам не суждено узнать, Бог ли создал Землю. Кто он – Аллах, Шива,
Яхве или Христос? Он не только дарует откровения, но и сеет сомнения. Он всех
нас дурачит.
Он по-прежнему молчал.
– Уйди из Таламаски, Дэвид, – сказал я. – Уезжай в
Бразилию, пока еще позволяют годы. Возвращайся в Индию. Побывай всюду, где
хочется.
– Да, думаю, так и следует поступить, – тихо сказал
он. – Наверное, они обо всем позаботятся за меня. Старшины уже устраивали
совещание, чтобы обсудить проблему «Дэвида и его недавних отлучек из
Таламаски». Я уйду в отставку – с неплохой пенсией, разумеется.
– Они знают, что ты со мной встречался?
– О да. Это тоже часть проблемы. Старшины запрещают любые
контакты. Это в высшей степени забавно, так как сами они сгорают от желания
увидеть тебя собственными глазами. Конечно, они чувствуют, когда ты появляешься
возле Обители.
– Не сомневаюсь, – сказал я. – А что значит –
запрещают контакты?
– О, стандартное предупреждение, – сказал он, не сводя
глаз с горящего полена. – Сплошное средневековье. В основе лежит старая
директива: «Не следует поощрять это существо, вступать с ним в разговор или
продолжать таковой; если оно не прекращает посещения, надлежит любым способом
выманить его в многолюдное место. Известно, что эти существа не любят нападать
при большом скоплении смертных. Никогда, ни при каких обстоятельствах
недопустимо пытаться выведать у такого существа тайны или хоть на миг поверить
в искренность выражаемых им чувств, ибо эти существа обладают непревзойденным
даром притворства и необъяснимой способностью доводить смертных до безумия.
Подобные случаи наблюдались как среди искушенных исследователей, так и среди
незадачливых новичков, с которыми вампиры вступали в контакт. Вы
предупреждаетесь о необходимости немедленного предоставления старшинам ордена
отчетов о любых встречах, появлениях…» – и далее в том же духе…
– Ты действительно знаешь все это наизусть?
– Я сам писал эту директиву. – На губах Дэвида
промелькнула легкая улыбка. – За прошедшие годы я инструктировал многих
агентов ордена.
– А они знают, что я сейчас у тебя?
– Нет, конечно, нет. Я давно уже перестал сообщать им о
наших встречах. – Он опять задумался и вдруг спросил: – А ты ищешь Бога?
– Естественно, нет, – ответил я. – Не представляю
себе, на что можно более бесплодно потратить время, даже если в твоем
распоряжении целые столетия. Я навсегда покончил с такого рода поисками. Теперь
я жажду найти в мире истину – истину, скрытую в материальном и эстетическом,
истину, доступную моему пониманию. Твое видение интересует меня потому, что оно
явилось тебе и ты рассказал мне о нем, а я тебя люблю. Но только поэтому.
Он откинулся в кресле, устремив глаза в темноту.
– Разве это имеет значение, Дэвид? Придет время, и ты
умрешь. И я, наверное, тоже.
Его улыбка опять потеплела, как будто он мог воспринимать
мои слова только в шутку.
Наступила долгая пауза, во время которой он подлил себе
виски и выпил его – медленнее, чем обычно. Он был весьма далек от опьянения. Но
он и не стремился к этому. Будучи смертным, я всегда пил, чтобы напиваться. Но
ведь я тогда был очень молод и очень беден – наличие замка значения не
имело, – а зелье по большей части было просто дрянным.
– Ты ищешь Бога, – сказал он, кивая.
– Черта с два. Ты злоупотребляешь своим авторитетом. Ты
знаешь, что я не тот мальчик, которого ты видишь перед собой.
– Да, ты прав, мне нужно напоминать об этом. Но ты
по-прежнему не приемлешь зло. Если в твоих книгах написана хотя бы половина
правды, то любые проявления зла всегда вызывали у тебя отвращение. Ты бы отдал
все на свете, чтобы узнать, чего от тебя хочет Бог, и исполнить его волю.
– У тебя старческий маразм. Пиши завещание.
– О, как жестоко, – широко улыбнулся он.
Я собирался сказать кое-что еще, но отвлекся. Что-то дернуло
за ниточки моего сознания. Звуки. Вдали, в деревне, по узкой дороге сквозь
ослепительный снег очень медленно ехала машина.
Обратив туда все свое внимание, я прислушался, но ничего не
уловил – только шелест падающего снега и рокот продвигающейся вперед машины.
Бедный, несчастный смертный – в такой час за рулем машины. Четыре утра.