– Вижу, ты пришел в себя, – слегка понизив голос, с
неожиданной теплотой произнес Дэвид. Он откинулся в кресле, поставив бокал на
правый подлокотник. Он держался с большим достоинством, хотя и намного
непринужденнее, чем обычно. Густые волнистые волосы приобрели благородный
темно-серый оттенок.
– Я действительно похож на себя?
– У тебя озорные искорки в глазах, – едва слышно
ответил он, не отводя от меня пристального взгляда. – А легкая улыбка на
губах исчезает, только когда ты начинаешь говорить, да и то не больше чем на
секунду. Но кожа удивительным образом изменилась. Надеюсь, ты не испытываешь
боли. Скажи, тебе ведь не больно?
Я сделал пренебрежительный жест. Мне было слышно, как бьется
его сердце. Чуть-чуть слабее, чем в Амстердаме, то и дело сбиваясь с ритма.
– Надолго ли твоя кожа останется такой темной? –
спросил он.
– Наверное, на многие годы – кто-то из древних, кажется, так
говорил. Разве я не писал об этом в «Царице Проклятых»? – Я подумал о
Мариусе и о том, как он сердит на меня. Он явно не одобрит мой поступок.
– Это была рыжеволосая Маарет, одна из древнейших, –
сказал Дэвид. – В твоей книге она утверждает, что сделала то же самое
просто для того, чтобы у нее потемнела кожа.
– Удивительное мужество! – шепотом воскликнул я. –
А ведь ты не веришь в ее существование! Хотя я сейчас сижу прямо перед тобой.
– О нет, верю. Конечно верю. Я верю каждому написанному
тобой слову. Но тебя я знаю! Расскажи мне – что конкретно произошло в пустыне?
Ты действительно думал, что умрешь?
– Тебе непременно нужно спросить об этом с места в
карьер, – вздохнул я. – Хорошо, не могу утверждать, что я
действительно так думал. Наверное, я играл в свои обычные игры. Клянусь Богом,
я не лгу остальным. Но себе я лгу. Я не думаю, что вообще могу умереть, –
во всяком случае, не представляю себе, каким образом это сделать.
Он издал долгий вздох.
– А вот почему не боишься умереть ты, Дэвид? Нет, я не
собираюсь мучить тебя своим обычным предложением. Однако для меня это поистине
непостижимая загадка. Ты действительно искренне не боишься смерти, и я этого не
понимаю. Потому что угроза смерти для тебя вполне реальна.
Были ли у него сомнения? Он ответил не сразу. Но я видел,
что он получил богатую пищу для размышлений. Я почти слышал, как работает его
мозг, хотя, конечно же, не слышал его мыслей.
– Почему «Фауст», Дэвид? Неужели я Мефистофель? А ты –
Фауст?
Он покачал головой.
– Может быть, я и Фауст, – сказал он наконец, сделав
еще один глоток виски, – но ты уж точно не дьявол. – Он вздохнул.
– Но я все тебе испортил, да? Я понял это в Амстердаме. Ты
бываешь в Обители только по необходимости. Я не свожу тебя с ума, но очень плохо
на тебя влияю, правда?
И снова он не ответил. Он смотрел на меня большими выпуклыми
черными глазами и, видимо, тщательно обдумывал вопрос. Глубокие морщины на лбу,
в уголках глаз и рта только подчеркивали сердечное и открытое выражение лица. В
нем не было ни тени угрюмости, но таившаяся в глубине души неудовлетворенность
и размышления над прожитой долгой жизнью оставили свой след.
– Так или иначе, это должно было произойти, Лестат, – в
конце концов заговорил он. – По целому ряду причин я больше не могу с прежним
успехом исполнять обязанности Верховного главы ордена. Уверен, такой исход дела
был практически неизбежен.
– Объясни. Я считал, что ты составляешь часть самого ядра
ордена и что в нем вся твоя жизнь.
Он покачал головой.
– Я никогда не был типичным кандидатом в Таламаску. Тебе
известно, какой была моя молодость в Индии, и я мог бы прожить так до конца
своих дней. Я не ученый в обычном смысле этого слова, и никогда им не был. Тем
не менее я действительно в чем-то сродни Фаусту: я стар, и мне не удалось
разгадать тайны мироздания. Ни в коей мере! А в молодости мне казалось, что
удалось. В первый раз, когда мне было… видение. В первый раз, когда я
познакомился с ведьмой, в первый раз, когда я услышал голос духа, в первый раз,
когда я вызвал духа и заставил его исполнить мой приказ… Я думал, что познал
все! Но это ерунда. Это все земные реалии… земные тайны… Или тайны, которых мне
никогда не постичь, ни за что.
Он сделал паузу, словно хотел добавить что-то еще, нечто
конкретное и важное. Но вместо этого поднял бокал и почти рассеянно осушил его,
на сей раз без гримасы, которая, очевидно, сопровождала лишь самый первый
глоток вечера. Он непонимающе взглянул на бокал и вновь наполнил его из
графина.
Невозможность прочесть его мысли выводила меня из равновесия,
равно как и тот факт, что его слова не давали мне ни малейшего намека на то,
что происходило у него в голове.
– Знаешь, почему я стал членом Таламаски? Исследования здесь
абсолютно ни при чем. Я никогда не мечтал о том, чтобы заточить себя в стенах
Обители, одолевать горы бумаг, заносить сведения в компьютер и рассылать факсы
по всему миру. Вовсе нет. Все началось с очередной охотничьей экспедиции, с
новых рубежей, как говорится, с путешествия в далекую Бразилию. Именно там, на
узких извилистых улочках старого Рио, я столкнулся с проявлениями оккультизма,
и встреча с ними оказалась ничуть не менее захватывающей и опасной, чем охота
на тигра. Вот что влекло меня – опасность. И даже не представляю себе, как я
оказался настолько далеко от нее.
Я не ответил, но кое-что для меня прояснилось: знакомство со
мной таило очевидную опасность. Должно быть, именно она в первую очередь его и
привлекала. Я всегда считал, что он наивен, как и все ученые, но дело, как
выяснилось, вовсе не в этом.
– Да, – тут же откликнулся он, с улыбкой сверкнув
глазами. – Все именно так. Однако я не могу поверить, что ты способен
причинить мне вред.
– Не обольщайся, – быстро возразил я. – Ты
занимаешься самообманом. И совершаешь старую ошибку: веришь глазам своим. Я не
то, что ты видишь.
– Как это?
– А вот так. Внешне я похож на ангела, но я не ангел. Многие
из нас подчиняются старым законам природы. Мы прекрасны, как змеи со
сверкающими спинами, как полосатые тигры, но мы – безжалостные убийцы. Это не
что иное, как обман зрения. Но я не хочу сейчас вступать с тобой в спор.
Рассказывай. Что произошло в Рио? Мне не терпится узнать.
На самом деле я хотел сказать: «Раз уж я не могу сделать
тебя своим спутником-вампиром, то позволь хотя бы поближе узнать тебя как
смертного». Наша беседа, возможность сидеть с ним рядом вызывали во мне
волнение и в то же время легкую грусть.