– Есть зацепки?
– Ничего многообещающего.
– Надо проверить всех, кто когда-либо работал в центре. Не только уволенных. Всех, – сказал Айзек.
– Мы проверили, – сказала Энди. – Впрочем, я перепроверю.
Виктория спросила:
– Как насчет Международного совета в Дании? Они получали весточки, которые могли бы исходить от нашего убийцы?
– Никаких.
– Значит, вы действительно проверили? – сказал Гоулд.
– Да, – сказала Энди. – Проверила. Пусто.
Гоулд встал и заходил по комнате с задумчивым видом. Облизнул палец и собрал последние несколько крошек из миски с крекерами.
– Это говорит кое о чем само по себе.
– Например? – спросил Айзек.
– Судя по досье, первоначальная теория мисс Хеннинг заключалась в том, что письмо в центр – это просто способ сообщить нам, что убийца любит пытки.
– На самом деле это была моя теория, – сказала Виктория.
Гоулд сказал:
– Ничего-ничего, Вики, мы все делаем ошибки.
– Меня зовут Виктория. И где тут ошибка?
Гоулд продолжал ходить, поглаживая двойной подбородок.
– Подумайте вот о чем. Если наш убийца просто пытался сообщить, что он тащится от пыток, то почему он послал письмо только в Центр пыток в Миннесоте? Почему не в Международный совет в Дании? Не все ли равно куда – по Интернету-то. Кажется более вероятным, что он как-то связан именно с центром в Миннеаполисе. Надо внимательно копать там.
Айзек сказал:
– Может, он просто не знает о Международном совете.
– И это возможно, – сказал Гоулд. – Кстати, это замечательно работает на мой образ этого парня. У него нет времени заниматься подготовкой. Он слишком торопится. Вот что я здесь вижу. Торопыгу. Лихорадочного убийцу вроде того пацана, что прикончил Джанни Версаче.
– Кьюненен.
– Да. Эндрю Кьюненен. Такие люди убивают по нескольку человек подряд, без пауз. Причем делают это с такой быстротой уже под конец. Они знают, что их поймают. И хотят закончить поэффектнее.
– Тонко подмечено, – сказала Виктория. – Лихорадочный против серийного. У серийных убийц под конец паузы часто становятся все короче.
– Давайте не будем зацикливаться на ярлыках, – произнес Айзек.
– Это не просто семантика, – возразила Виктория. – Это совершенно другой психологический тип. Если перед нами серийный убийца – даже уже приближающийся к финалу, – мы по-прежнему говорим о психопатическом сексуальном садисте. Таковы серийные убийцы, и такого я вижу здесь. Хотя в Голливуде их любят изображать гениями, получающими удовольствие от смертельной игры в кошки-мышки с правоохранительными органами, на самом деле они убивают потому, что их толкают на это не поддающиеся контролю сексуальные фантазии и извращенные моральные критерии. Они считают свой десятисекундный оргазм важнее жизни обычной тридцатипятилетней женщины. Лихорадочный убийца – другое дело. Откуда, черт побери, узнать, что побудило Эндрю Кьюненена убить Джанни Версаче?
– Лихорадочный, серийный – какой бы ни был, – сказал Айзек, – давайте вернемся к моему первому вопросу. Зачем звонить Морган Уитли и набирать «У Мэри был барашек»?
Гоулд сказал:
– При всем должном уважении к агенту Сантос, мне кажется, что этот телефонный звонок – игра лихорадочного убийцы, который хочет раскрыть карты. Он разбрасывает хлебные крошки, подманивая нас ближе, чтобы покончить с этим.
– Не согласна, – сказала Энди.
Гоулд ухмыльнулся:
– О, это требует храбрости. Примазаться к победительнице Сантос.
– Я просто стараюсь мыслить логично. Если убийца хотел бы намекнуть, как его найти, он мог бы просто взять телефон и позвонить в полицию.
– Я не сказал, что он пытается облегчить нашу задачу, – сказал Гоулд. – Он знает, что мистер Уитли связался с ФБР, и предполагает, что телефоны юриста прослушиваются. Может быть, убийца боялся, что его узнают по голосу.
Айзек сказал:
– Он мог бы позволить Бет говорить самой.
– Слишком рискованно, – сказал Гоулд. – Она могла бы проговорить слишком долго, оставить след.
– У нас так и так есть след, – сказал Айзек.
– Чего и хотел убийца, – сказала Энди.
Гоулд усмехнулся:
– Ага, теперь вы примазываетесь к Айзеку? Поспеваете всюду, Хеннинг.
– Ни к кому я не примазываюсь, трепло.
Тот возмущенно отступил:
– Эй, меня попросили о дружеской услуге. И я совсем не хотел огорчать вас.
В комнате было тихо. Энди сказала:
– Простите. Я признаю, что у меня меньше опыта, чем у вас, но я размышляла над этим делом больше всех на свете, возможно, за исключением Гаса Уитли. И мне кажется, я могу кое-что сказать по этому поводу.
– Так говори, Энди.
– Насколько я понимаю, перед нами два вопроса. Во-первых, почему убийца позвонил из телефона-автомата? Ответ: он хотел, чтобы мы нашли тело.
– А почему он хотел этого?
– Если вы посмотрите на карту, то заметите, что следы-улики все время ведут на юг. Сиэтл. Иссакуа. Теперь Орегон. Может быть, он просто пытается увести нас в неправильном направлении.
Виктория кивнула, и это придало Энди энергии. Она продолжала:
– Это приводит ко второму вопросу. Почему он не бросил тело на шоссе, где кто-нибудь быстро бы нашел его? Или почему он не позвонил просто в Службу спасения или в газету и не сказал, где тело? Почему он позвонил Морган Уитли и сыграл мелодию? Я могу предложить только одно объяснение. Убийца хочет, чтобы мы знали, что Бет Уитли принадлежит ему. По-настоящему принадлежит ему.
– Ты имеешь в виду сексуально? – спросил Айзек.
– Я говорю не о плотской связи. Он хочет, чтобы мы знали – он заглянул ей в голову и знает о ней все. Вплоть до тайного кода, который Бет использует для общения с дочерью. Он хочет, чтобы мы поняли – она в его власти.
Агенты молча переглянулись. Однако никто не возразил. Сказанное явно имело смысл. Энди продолжала:
– Это не лихорадочный убийца, стремящийся к самоубийственной шумихе в вечерних новостях. Это серийный убийца, утверждающий свою власть. Он не хочет, чтобы мы поймали его. Наоборот. Он считает, что мы не сможем.
Молчание стало тревожным. Знакомый страх, возникающий в уме полицейских каждый раз, когда убийца считает себя неуловимым, – а вдруг он прав?
– Вопрос, – сказала Виктория, – в том, по-прежнему ли она в его власти?
– То есть? – спросил Гоулд.
– А вдруг лишь память о Бет Уитли подпитывает фантазию этого психопата?