Женщина эта — классная дама Оли Мещерской, немолодая
девушка, давно живущая какой-нибудь выдумкой, заменяющей ей действительную
жизнь. Сперва такой выдумкой был ее брат, бедный и ничем не замечательный
прапорщик, — она соединила всю свою душу с ним, с его будущностью, которая
почему-то представлялась ей блестящей. Когда его убили под Мукденом, она убеждала
себя, что она — идейная труженица. Смерть Оли Мещерской пленила ее новой
мечтой. Теперь Оля Мещерская — предмет ее неотступных дум и чувств. Она ходит
на ее могилу каждый праздник, по часам не спускает глаз с дубового креста,
вспоминает бледное личико Оли Мещерской в гробу, среди цветов — и то, что
однажды подслушала: однажды, на большой перемене, гуляя по гимназическому саду,
Оля Мещерская быстро, быстро говорила своей любимой подруге, полной, высокой
Субботиной:
— Я в одной папиной книге, — у него много старинных
смешных книг, — прочла, какая красота должна быть у женщины… Там,
понимаешь, столько насказано, что всего не упомнишь: ну, конечно, черные,
кипящие смолой глаза, — ей-богу, так и написано: кипящие смолой! —
черные, как ночь, ресницы, нежно играющий румянец, тонкий стан, длиннее
обыкновенного руки, — понимаешь, длиннее обыкновенного! — маленькая
ножка, в меру большая грудь, правильно округленная икра, колена цвета раковины,
покатые плечи, — я многое почти наизусть выучила, так все это
верно! — но главное, знаешь ли что? — Легкое дыхание! А ведь оно у
меня есть, — ты послушай, как я вздыхаю, — ведь правда, есть?
Теперь это легкое дыхание снова рассеялось в мире, в этом
облачном небе, в этом холодном весеннем ветре.
1916