— Самое время мне вернуться к себе. Постараемся, хорошо?
— Хорошо, друг. Постараемся. Клянусь. Уже мост? Да, пожалуй,
уже мост.
Копыта громко застучали по брусьям и доскам, конные въехали
на мост, перекинутый через глубокий овраг. Отсюда уже видно, что цель поездки,
замок, стоит на крутом обрыве, над рекой, кажется, Изером. За мостом были
массивные ворота, за воротами — просторное предзамковье, над ним вздымался собственно
замок, увенчанный пузатым бергфридом
[143].
— Итак, мы дома! — громко возвестил Ян Чапек из Сана, как
только подковы зацокали по брусчатке предзамковья. — В Михаловицах. Значит, у
меня!
Глава 8
в которой читатель, хоть и знакомится с несколькими
историческими личностями и важными для фабулы особами, в принципе не узнает
почти ничего сверх того, что кошка должна уметь ловить мышей, а мужик —
разговаривать. А вообще-то самыми важными из всех приведенных в главе данных
являются сведения о том, кто из коронованных особ и влиятельных личностей
трахал в 1353 году некую в то время юную, а теперь старую бабу.
На ужин пригласили Рейневана и Шарлея. Беренгар Таулер,
несмотря на лечебные процедуры, все еще лежал бездыханным, Амадей Батя заявил,
что будет сидеть с ним. Самсон — как обычно — устроился в конюшне. Как обычно,
играл там в кости с конюхами, надеявшимися обыграть дурачка. Кто кого в
конечном счете обыгрывал, вероятно, говорить нет смысла.
Ужин подали в главной комнате верхнего замка, украшенной
деревянной статуей архангела Михаила, гобеленом с единорогом и висящим под
самым потолком большим красным гербовым щитом, на котором красовался
поднявшийся на задние лапы серебряный лев. В углу гудел огнем камин, у камина
сидела на табурете старушка, увлеченная прялкой, пряжей и весело подскакивающим
веретеном.
В ужине принимали участие все гуситские гейтманы, местные и
окружные, случайно оказавшиеся в замке. Кроме Яна Чапека из Сана и Бразды из
Клинштейна, за столом сидел высокий стройный мужчина с орлиным носом и злыми
пронзительными глазами, на шее у него была массивная золотая цепь, что пристало
скорее городским советникам, нежели воинам. Рейневан его знал, встречал меж
сирот в Градце Кралове. Однако только теперь их представили друг другу — это
был Ян Колюх из Весце.
Слева от Колюха сидел Щепан Тлах, гейтман поста в ближнем
Чешском Дубе, не старый, но сильно поседевший мужчина с красным лицом плебея и
грубыми руками плотника, носивший подватованный и богато расшитый рыцарский
вамс, в котором явно чувствовал себя неловко. Рядом с Тлахом уселся худощавый
блондин с некрасивым шрамом на щеке. Шрам выглядел боевито, но был памяткой от
самого обычного, по-дилетантски вскрытого чирья. Хозяин шрама представился
Войтой Елинеком.
Как было принято у сирот, за столом у гейтманов не могло не
быть служителя культа, посему между Чапеком и Браздой сидел одетый в черное
кругленький и бородатый коротышка, которого представили как брата Бузека, слугу
Божия. Слуга Божий, кажется, начал вкушать несколько раньше, поскольку был уже
навеселе. Более чем слегка.
Деликатесов не подавали. Большие миски бараньих и бычьих
костей с мясом были подкреплены только солидным количеством печеной репы и
корзиной хлеба. Зато бочонков венгрина въехало на стол несколько штук. На всех
был выжжен лев Марквартов. Увидев это — как и раньше гербовый щит под потолком,
— Рейневан вспомнил Прагу. Шестое сентября. И Гинека из Кольштейна, падающего
на брусчатку из окна дома «Под слоном».
Прежде чем приступить к ужину вплотную, надо было, как
оказалось, завершить некоторые служебные дела. Четыре гусита втолкнули в зал
пленника — того паренька, взятого в плен у реки. Того самого, под которым
Рейневан убил из арбалета коня.
Парень был взъерошен и растрепан, на скуле у него вырастал и
набирал силу большой роскошный синяк. Ян Чапек из Сана взглянул на
сопровождающих довольно неприязненно, но ничего не сказал. Только дал знак,
чтобы пленного отпустили. Рыцаренок стряхнул с себя их руки, выпрямился,
взглянул на гуситских вожаков. Старался, чтобы это выглядело гордо, однако
Рейневан видел, что колени у парня слегка дрожат.
Недолгое время стояла тишина, нарушаемая только тихим
шелестом прялки сидящей в уголке старухи.
— Панич Никель фон Койшбург, — сказал Ян Чапек. —
Приветствую, рады угостить. А принимать у себя вас будем до тех пор, пока сюда
не явится вьючный конь с выкупом. Впрочем, вы это знаете. Военные обычаи
известны.
— Я служу пану Фридриху фон Догне! — вскинул голову паренек.
— Господин фон Догна заплатит за меня выкуп.
— Ты так уверен? — Ян Колюх из Весце направил на него
обглоданную кость. — Понимаешь, дошел до нас слух, что ты строишь глазки
Барбаре, дочке пана Фридриха, что подъезжаешь к ней. А как знать, нравятся ли
пану фон Догне твои ухаживания? А может, он как раз руки потирает, радуясь, что
мы его от тебя освободили? Молись, сынок, чтобы было иначе.
Рыцаренок вначале побледнел, потом покраснел.
— У меня есть еще родственники! — крикнул он. — Я из
Койшбургов!
— Стало быть, и им молись, чтобы скупердяйство не взяло у
них верх. Потому что задаром кормить тебя мы здесь не станем. Во всяком случае,
не слишком долго.
— Недолго, — подтвердил Ян Чапек. — Ровно столько, чтобы
проверить, а вдруг ты поумнел? А вдруг тебе обрыдл римский фарс, и ты
обратишься к истинной вере? Не кривись, не кривись! И тем, что получше тебя,
случалось. Пан Богуслав из Вамберка, упокой Господи душу его, почти через день
судьбу свою изменил, из пленника в главного гейтмана Табора вышел. Когда его
брат Жижка в плен взял и в пшибеницкой шатлаве запер, пан Богуслав прозрел и
принял причастие из Чаши. Как видишь, у нас здесь есть поп. Так как же? Велеть
принести Чашу?
Парень сплюнул на пол.
— Засунь себе свою Чашу, еретик, — гордо огрызнулся он. — Сам
знаешь куда.
— Богохульник! — взвизгнул поп Бузек, подскакивая и обливая
вином себя и соседей. — На костер его! Прикажи его сжечь, брат Чапек!
— Сжигать деньги? — мерзостно ухмыльнулся Ян Чапек из Сана.
— Да ты упился, брат Бузек. Он стоит по меньшей мере семьдесят коп грошей. Пока
есть хоть тень шансов, что за него дадут выкуп, волос у него с головы не падет,
даже если он самого мэтра Гуса обзовет прокаженным и содомитом. Я верно говорю,
братья?
Собравшиеся за столом гуситы радостно подтвердили, рыча и
колотя кубками по столу. Чапек дал страже знак увести пленного. Поп Бузек
одарил его злым взглядом, после чего одним духом влил в себя около полкварты
венгрина.