— Позитивный перисприт, — сказал он, натешившись полной
напряжения и ожидания тишиной. — Вам о чем-нибудь это говорит? Впрочем, я
напрасно спрашиваю. Наверняка говорит. О том, что существует нечто такое, как
перисприт циркуляционный, вы также наверняка слышали. Все это достаточно хорошо
описано в специальных книгах, в которые я искрение вам советую заглянуть.
Советую, — продолжал Акслебен, которого нисколько не расстроили ненавидящие
взгляды чародеев «Архангела», — изучить случай Поппо фон Остерна, великого
магистра Ордена Девы Марии Немецкого Дома. Как столь же подобный, более того,
идентичный по своей природе casus Люциллии, дочери Марка Аврелия. Возможно, вы
помните? Нет? Ну так припомните. С этим вашим... Самсоном приключилось то же,
что с Люциллией и Поппоном. Сущность явления — позитивный перисприт и перисприт
циркуляционный. Именно так. Я это знаю. К сожалению, знания оказалось
недостаточно. Я ничего с этим поделать не могу. То есть не смог и не смогу
помочь вашему Самсону. Пошли обедать.
— Если вы не смогли, — прищурился Щепан из Драготуш, — тогда
кто же сможет?
— Рупилиус Силезец, — незамедлительно ответил Акслебен. — И
никто больше.
— Так он, — прервал довольно смущенное молчание Теггендорф,
— еще жив?
— И вообще существует? — шепнул Телесме Тврдик.
— Жив. И является наивеличайшим живым специалистом по
проблемам, касающимся астральных тел и бытий. Если кто-то и может здесь помочь,
так только он. Пошли обедать. Да... Совсем было забыл...
Некромант отыскал глазами Рейневана, глянул ему в глаза.
— Ты — его друг, юноша, — отметил он, а не спросил. — Тебя
зовут Рейневан.
Рейневан сглотнул, подтвердил кивком головы.
— Будучи в трансе, этот Самсон вещал, — бесстрастно
проговорил Акслебен. — Вещание было несколько раз повторено, четко, внятно,
подробно. Касалось именно тебя. Ты должен остерегаться Бабы и Девы. Так
складывается, — некромант приморозил взглядом насмешливые ухмылки Шарлея и
Тврдика, — так складывается, что я знаю, в чем дело. Баба И Дева — две
знаменитые башни. Не менее знаменитого замка Троски в Подкарконошах. Берегись
замка Троски, юноша по имени Рейневан.
— По счастливой случайности, — выдавил с трудом Рейневан, —
я не собираюсь ехать в те края.
— Случайностью является нечто иное, — бросил через плечо
Акслебен, направляясь к двери. — То, что Рупилиус Силезец, единственная особа,
которая, по моему мнению, может помочь твоему Самсону, уже добрых десять лет
проживает в Чехии. И как раз в замке Троски.
Глава 4
в которой под Колином бомбарды шпарят и грохочут, а планы
рождаются, одни великие, другие поменьше, одни более, другие менее утопические
и фантастические — но что в действительности является утопией и фантазией,
покажет лишь время.
— Брат Прокоп! Брат Прокоп! Бомбарда остыла! Жиганем еще
раз?
Мужчина, к которому обратился с вопросом старший над
пушками, был стройным и плечистым. Румяное лицо с простыми чертами, нос
картошкой и пышные черные усы делали его крестьянином, довольным урожаем.
Рейневан уже видывал этого мужчину. Несколько раз. И всегда
с интересом его разглядывал.
До революции Прокоп был священником, говорили, что родом он
из Праги, из семьи староградских патрициев. К гуситам он примкнул сразу после
дефенестрации, но до 1425 года был всего лишь одним из многих таборитских
проповедников, среди которых выделялся не только рассудительностью,
хладнокровием и терпимостью, но и тем, что вопреки велениям гуситской литургии
не носил апостольской бороды и каждое утро педантично брился, холя только свои
знаменитые усы. Именно из-за этого бритья он и получил прозвище Голый. После
смерти Богуслава из Швамберка Прокопа совершенно неожиданно избрали верховным
гейтманом, главнокомандующим Табора и высшим Исполнителем — так переводили титул
directoroperationumThaboritarum. Вскоре после назначения Прокоп обрел и второе
прозвище: Великий. И дело было не только в его росте. Прокоп оказался
действительно великим вождем и стратегом, что доказывали его эффектные победы
под Усти, под Цветтлем
[85]
, под Таховом и Стжибром. Звезда
Прокопа Голого светила ярко.
— Брат Прокоп! — напомнил о себе бомбардир. — Жиганем?
Прокоп Голый взглянул на стены и башни Колина, прекрасно
сочетающиеся с красными черепицами крыш и осенней колористикой листьев
окружающих лесов и зарослей.
— И что вам так, — ответил он вопросом, — приспичило с этим
жиганием? Разрушением? Это чешский город, Господи прости! Погодите еще немного,
вот пойдем на соседние края, там постреляете вдоволь да поразрушаете. А Колин
мне нужен целый и малоповрежденный. Таким мы его и возьмем.
Колин, совсем так, словно хотел выразить несогласие и
неудовольствие, ответил. Со стен громыхнуло, гукнуло, на крепостных стенах
расцвели дымы, засвистели каменные шары. Все зарылись в землю в каких-нибудь
двадцати шагах от валов первой линии осады. Окруженный в Колине Дзивиш Божек из
Милетинка давал знать, что у него все еще нет недостатка ни в порохе, ни в
желании драться.
— Пана Дзивиша Божка, — опередил вопрос Прокоп, — мы
заставим сдаться. И примем город без разрушений, без резни после штурма, без
разграбления. Чтобы колинские жители возлюбили брата Гертвика, который вскоре
будет здесь гейтманом.
Окружающие Прокопа гуситские командиры залились хохотом.
Рейневан знал многих из них. Не всех. Не знал он Яна Гертвика из Рушинова,
назначенного уже, как оказалось, гейтманом Колина. Из других сирот он уже
встречал Яна Краловца из Градка. Йиру из Жечицы, в светловолосом и широко
улыбающемся гиганте угадывал Яна Колду из Жампаха. Из руководителей Табора
узнавал Ярослава из Буковины, Якоба Кромешина, Отика из Лозы, Яна Блеха из
Тешницы.
— Поэтому, — Прокоп выпрямился, осмотрелся, чтобы было ясно,
что обращается он не только к пушкарю, но и к остальным, — поэтому прошу не
торопить меня, не вырываться вперед, пороха не тратить...
— А просто так вот стоять? — спросил с явным неудовольствием
Ян Колда. — Под этими стенами? В бездействии?
— Кто сказал, — Прокоп оперся о частокол, — бездействии? Брат
Ярослав?
— Слушаюсь!
— Флю... То есть брат Неплах наконец прислал своих стенторов
[86].
— Прислал, — подтвердил Ярослав из Буковины. — Десятерых. Ух
и страшные же мордасы... Водкой и луком несет от них так, что и большого мужика
свалит. Но голоса — ну прям колокола...
— Так пусть идут к стенам и кричат. Днем и ночью. Особливо
ночью, ночью это действует лучше всего. У пана Божка есть дети в Колине?
— Дочка.