Они отправились в полдень на пяти конях: Рейневан, Шарлей,
Самсон, Бисклаврет и Жехорс. Самсон вез притороченный к луке седла фламандский
гёдендаг, Шарлей вооружился грозно выглядевшим оружием, называемым фальшьоном,
кривым, расширяющимся книзу булатом. Такое оружие, несмотря на сарацинский вид,
выковывали во всей Европе, особенно популярным оно было в Италии. Фальшьон был
легче меча и значительно более удобен в бою, особенно в толпе.
Под сожженным Отмуховом они переправились на левый берег
Нисы и направились к цепи Рыхлебов. Ехали по трассе, по которой несколько дней
тому прошли гуситские отряды, всюду, докуда хватал глаз, видны были следы этого
движения и знаки реализации несомых Табором высоких целей и идей. От церквей, в
которых почитали римского антихриста, остались одни пепелища. Там и тут на сухом
суку висел какой-нибудь продавшийся Риму прелат. Вороны, вороны, волки и
одичавшие собаки обгладывали трупы. В принципе следовало считать, что это трупы
исключительно алчущих славянской крови немцев и врагов Чаши, надо было считать,
что среди убитых нет ни в чем не повинных и случайных людей. Можно было так
считать. Но никто так не считал.
Миновали епископское село Яворник, направились в горы, на
Крутвальдский перевал. И здесь, весной, их прихватила зима.
* * *
Началось невинно, с того, что немножко сильнее захмурилось и
подул более холодный ветер, ну и упало несколько мелких снежинок. Без
предупреждения, моментально, несколько снежинок превратились в плотную белую
метель. Падающий большими хлопьями снег мгновенно покрыл дорогу, побелил сосны,
заполнил колеи. Путникам облепил лица, тая на ресницах, наполнил глаза водой.
Чем выше к перевалу, тем делалось хуже — яростно дующий ветер вызвал вьюгу, они
перестали видеть что-либо, кроме белых от снега конских грив. Ослепив их, вьюга
принялась заигрывать с другими органами чувств — в снежной круговерти, можно
поклясться, раздались дикий хохот, крики, вой. Никто из группы не был чрезмерно
суеверным, но все вдруг начали как-то странно кукситься, горбиться, сжиматься в
седлах, а кони, совершенно не подгоняемые, пошли быстрее, только порой
беспокойно храпя.
К счастью, дорога вывела их в котловину, к тому же прикрытую
буковым лесом. А потом они почувствовали дым и увидели огоньки.
Стояла тишина. В такую погоду даже собакам не хотелось
лаять.
В корчме, кроме пива, подавали исключительно селедку,
капусту и горох без жира — как-никак продолжался Великий пост. Народа же было
столько, что для Рейневана и компании с трудом нашлось место. Среди гостей
преобладали горняки с Золотого Склона и Цукмантля, не было недостатка и в
военных беженцах — из-под Пачкова, из-под Виднавы, даже из-под Глухолазов.
Гуситское нашествие определяло, разумеется, тематику разговоров, отодвинув даже
экономику и секс. Все говорили о гуситах. Жехорс не был бы собой, если б не воспользовался
оказией.
— Уж что я вам скажу, то скажу, — начал он, когда ему
удалось заговорить. — Один на свете честно трудится и справедливо обретает хлеб
свой насущный. Но другие едят этот хлеб как преступники и грабители, ибо не
заработали его, а просто отняли у работающих и присвоили. А это как раз
господа, прелаты, князья, монахи и монашенки, сосущие народ навроде пиявок,
делающие сааавсем не то, чему учат и что наказывают Евангелии, а вовсе даже
наоборот и вопреки. Все они, значит, закона Божьего враги и заслуживают кары.
Знаете, братья, каким образом недавно сохранили свои дома и имущество крестьяне
под Кетрой и Глубчицами? Тем, что взяли дело в свои руки. Когда чехи до них
дошли, то увидели хозяйский замок и церковь уже в угольках, а хозяина с приходским
священником — болтающимися на виселице. Обдумайте это дело, братья христиане.
Как следует обдумайте!
Слушатели кивали головами, да, да, правда, правда, он верно
говорит, притесняют нас вельможи и хозяева, жить не дают, еще пива, хозяин, а
попы и монахи самые что ни на есть злющие кровопийцы, чтоб их черти взяли,
пива, пива, mehr Bier
[220]
, а податями, verfluchte Scheisse
[221]
, так нас, наверно, скоро совсем удушат, тяжкие времена настали,
у женщин токмо одно распутство в головах, молодежь бесится и старших не
слушается, давней иначе было, больше пива, mehr Bier, открывай бочонок, хозяин,
ух и соленая же эта ваша селедка, прям холера живая.
Шарлей втихую ругался, склонившись над миской, Самсон
стругал прутик и вздыхал. Рейневан жевал горох, без жира такой же вкусный как,
корм для кур. Под низким оконченным бревенчатым потолком стелился дым,
волновалась паутина и плясали обманчивые тени.
* * *
Переночевали они в конюшне, рано утром отправились в
дальнейший путь. В сторону Лондка. Рейневан и Шарлей не забыли Жехорсу его
вчерашних выступлений. Отвели в сторонку, и ему пришлось выслушать несколько
замечаний, в основном касающихся принципов конспирации. В Клодзко, напомнил
Рейневан, Фогельзанг направляется с секретной и важной миссией. Это требует
деликатности и скрытности. Чрезмерно обращая на себя внимание, можно повредить
миссии. Жехорс сначала надулся, сослался на данные ему непосредственно Прокопом
приказы. Именно распространяемая среди крестьян пропаганда, бахвалился он,
порушила моральное состояние епископской пехоты под Нисой. И так далее, и так
далее. Наконец согласился соблюдать несколько большую сдержанность. Выдержал
каких-то полмили, до лежащей в полумиле за Лондком деревни Радохов.
— Вот что я вам скажу, вот что скажу! — выкрикивал он,
забравшись на бочку, кучке крестьян и беженцев. — Попы и вельможи болтают,
будто чехи несут войну. Ложь! Это не война, а братская помощь, мироносная
миссия. С мирной миссией идут в Силезию Божьи воины, ибо мир paxDei — для
добрых чехов величайшая святыня. Но чтобы был мир, надобно победить врагов
мира, и если надо, то оружием и силой! Не силезский народ, побратим, враг
чехов, а епископ Вроцлава, прохвост, притеснитель и тиран. Вроцлавский епископ
в сговоре с дьяволом, отравляет колодцы, задумал заразу по Силезии
распространить, народ выморить. Поэтому чехи только против епископа, против
попов, против немцев! Простой люд не должен бояться чехов!
Когда толпа погустела, поле для пропаганды нашел и Бисклаврет,
который прочел собравшимся письмо Иисуса Христа, павшее с неба на поле в районе
Опавы.