В субботу перед воскресеньм Letare
[86]
женщины из Совиньца устроили стирку, с самого утра замок насквозь пропитался
мокрым паром и пронизывающей вонью щелока и мыльной воды. А около полудня,
когда Рейневан и Горн закончили очередной допрос, все подворье замка было
украшено развешенным для сушки бельем. Превалировали подштанники, которых
Шарлей и Самсон, от скуки наверное, насчитали сто девять штук. Поскольку еще
ранее было насчитано в замке тридцать два бургмана и кнехта, то получалось, что
подштанников в замке предостаточно, но стирают их редко.
Приятели сидели на куче бревен, на хозяйском дворе, недалеко
от конюшни, наслаждаясь весенним солнцем. Рейневан, не скрывая возбуждения,
делился открытиями, услышанными на очередном допросе.
– Необычайные, просто неимоверные вещи рассказывает
этот Бруно Шиллинг. О замке Сенсенберг в горах Качавских. Магия явно сидит там
еще со времен тамплиеров, которые строили Сенсенберг. Шиллинг этого не знает,
даже назвать не сможет, но для меня как специалиста не подлежит сомнению, что в
Сенсенберге до сих пор присутствует theoda, spiritus purus, разновидность genius
loci, чародейная сила какого-то давно умершего могущественного мага. Такая theoda
необычайно сильно влияет на mens
[87]
находящихся там людей, у
лиц с меньшей сопротивляемостью и слабой волей может очень сильно исказить mens
и даже полностью привести к его вырождению. Шиллинг подтвердил, что были случаи
mentis alienation, случались даже неизлечимые amentia и paranoia.
– Amentia и paranoia, – повторил как бы нехотя
Шарлей, приглядываясь к подштанникам. – Мда. Кто бы мог подумать.
– А в области алхимии, – Рейневан всё больше
распалялся, – я узнал о таких вещах и делах, от которых просто дух
захватывает. Я уже говорил вам о такой смеси как яд Перферро, упоминал о
коллоидных металлах. Среди этих металлов, вы только представьте себе, –
описанный Фламелем загадочный Potassium, который до сих пор некоторые считают
фантазией. Таинственный Thallium, с которым якобы экспериментировал Арнольд
Вильянова, близко подошедший к созданию философского камня. Неслыханно,
неслыханно!
Шарлей и Самсон пребывали в молчании, не отрывая глаз от
подштанников.
– Необычайные и ошеломляющие вещи также рассказал нам
Шиллинг о препаратах, с помощью которых Черные Всадники вводят себя в транс.
Считалось, что самые сильные одурманивающие и галлюциногенные свойства имеют
вещества, упоминаемые в работах Гебера и Авиценны как алькили, и которые мы в
Праге назвали алкалоидами. Их считали экстрактами чародейских трав, а что
оказалось на самом деле? Что они растут в первом попавшемся лесочке! Что речь
идет об обыкновенном бурьяне-перекатиполе и еще более обыкновенном мухоморе, muscarius.
Именно они и являются основными составляющими пресловутого одурманивающего напитка,
называемого в рукописях Морения «бханг»? Вы себе представляете?
Шарлей и Самсон, наверное, себе представляли. А если даже и
нет, то своим видом этого не показывали. Ни словом, ни жестом, ни выражением
лица.
– А этот прославленный, овеянный тайнами гашш’иш,
которым одурманивал своих ассасинов аль Хасан ибн аль Саббах, Горный
Старец, в своей горной цитадели Аламут? Тем же гашш’ишом, как я и подозревал,
одурманивают себя и Черные Всадники Грелленорта. Он готовится из смолы соцветий
растения, которое по гречески называется kanabis, похожее на коноплю. Но,
оказывается, существует две разновидности этого препарата. Одна имеет название
гханджья и является напитком, его пьют и входят в состояние эйфории. Вторая
называется гашш’ишом, его поджигают, а дым вдыхают… Я знаю, что это звучит
неправдоподобно, но Бруно Шиллинг клялся…
– Этот Бруно Шиллинг, – встрял спокойно
Шарлей, – убил твоего брата, специалист ты эдакий. Трудно мне вжиться в
твои чувства, я одиночка, сужу однако, что с убийцею брата, если бы я имел
брата, то не разглагольствовал бы о магии и мухоморах. Просто свернул бы ему
шею. Голыми руками.
– Ты сам меня когда-то убеждал в бессмысленности
мести, – кисло оборвал Рейневан. – А с Шиллингом я не
разглагольствую, но допрашиваю его. И если когда-то выставлю кому-то счет за
Петерлина, то это будет организатор преступления, а не его слепое орудие. Для
этого понадобятся мне данные, полученные на допросах.
– А Ютта? – тихо спросил Самсон Медок. – В
какой мере данные об алькили и гашш’ише послужат тому, чтобы ее освободить и
спасти?
– Ютта… – запнулся Рейневан. – Мы
отправляемся ее спасать. Скоро. Горн обещал помощь, а без помощи нам не
обойтись. Я помогу ему, он поможет нам… Сдержит слово.
– Сдержит, – Шарлей встал, потянулся. – Или
не сдержит. Неисповедимы предначертания судьбы.
– Что ты хочешь этим сказать?
– То, что жизнь научила меня не верить слишком поспешно
и всегда иметь в запасе аварийный план.
– Что, еще раз спрашиваю, ты хочешь этим сказать?
– Кроме того, что сказал, ничего.
– Господин Горн?
– Что?
– Вы обещали мне свободу. Когда всё честно и
обстоятельно расскажу.
– Ты не всё еще рассказал. Кроме того, зачем тебе
свобода? Грелленорт выследит тебя и прикончит даже на краю земли. А в Совиньце
тебя не найдет.
– Вы обещали…
– Знаю, Шиллинг, знаю. Обещал, сдержу слово. Когда всё
расскажешь. Так что рассказывай. Сколько людей вы убили?
Рейневан не ждал, что такой вопрос смутит Шиллинга. И не
ошибся. Не смутил. Ренегат лишь слегка сожмурил глаза. И чуть дольше, чем
обычно, обдумывал ответ.
– Думаю, – ответил он наконец с равнодушной
миной, – человек, наверное, больше тридцати. Я считаю только тех, которые
были главным объектом, которых по имени указывал нам Грелленорт. Если не
удавалось такого застать самого, в одиночку… Тогда гибли и посторонние. Компаньоны,
обозные, слуги… Иногда родственники…
– Купца Чайку вы убили вместе с женой. – Горн
спокойным голосом засвидетельствовал, что он хорошо проинформирован и что
знает, в чем дело. – Йохан Клюгер и вся его семья погибли в пожаре, в
доме, который вы подожгли, предварительно заблокировав двери и окна.
– Бывало и так, – сухо подтвердил ренегат. –
Но редко. Обычно караулили одиноких…
– Как моего брата. – Рейневан удивился своему
спокойствию. – Расскажи мне об этом убийстве. Ты ведь принимал в нем
участие?