– Только глянь, – останавливаясь, проговорил
Шарлей. – Церковь, корчма, бордель, а между ними кучка дерьма. Вот
парабола человеческой жизни.
– А вроде бы, – Рейневан даже не улыбнулся, –
ты на трезвую голову не философствуешь.
– После долгого периода воздержания, – Шарлей безошибочно
направился в заулок к прилавку, уставленному кувшинами и горшками, – я
упиваюсь самим только ароматом хорошего пива. Эй, добрый человек! Подай-ка
белого стшегомского! Из подвала. Изволь заплатить, парень, поскольку, как
утверждает Священное Писание, argentum et aurum поп est mihi.
[160]
Рейневан фыркнул, но бросил на прилавок несколько геллеров.
– Ты скажешь наконец, какие дела привели тебя сюда?
– Скажу. Но лишь после того, как осушу по меньшей мере
три из этих вот дел.
– А потом? – насупил брови Рейневан. – Только
что упомянутый бордель?
– Не исключено. – Шарлей поднял кружку. – Не
исключено, парень.
– А дальше? Трехдневное возлияние по случаю обретения
свободы… передвижения?
Шарлей не ответил, потому что пил… Однако прежде чем
прикончил кружку, подмигнул поверх нее, а это могло означать все.
– И все-таки это была ошибка, – серьезно
проговорил Рейневан, не отрывая взгляда от прыгающего кадыка демерита. –
Возможно, ошибка каноника. А может, моя, что я его послушался и связался с
тобой.
Шарлей пил, не обращая на него никакого внимания.
– К счастью, – продолжал Рейневан, – это
можно легко исправить. И положить конец.
Шарлей оторвал кружку от губ, вздохнул, слизнул пену.
– Ты хочешь что-то мне сказать, – догадался
он. – Ну так говори.
– Мы, – холодно сказал Рейневан, – просто не
подходим друг другу.
Демерит показал глазами, чтобы ему налили вторую кружку
пива, и несколько мгновений, казалось, его внимание занимала исключительно она.
– Малость мы различаемся, факт, – согласился он,
отхлебнув. – Я, к примеру, не привык хендожить чужих жен. Если поискать
как следует, наверняка отыщутся еще некоторые различия. Это нормально. Ибо хоть
мы и созданы по образу и подобию, но при этом Творец позаботился об
индивидуальных особенностях. За что ему и хвала.
Рейневан махнул рукой, злясь еще больше.
– Я вот подумываю, – выпалил он, – а не
распрощаться ли мне с тобой во имя создавшего нас Творца. Здесь и сейчас.
Разойтись в разные стороны, каждый в свою. Я ведь и вправду не знаю, на что ты
можешь мне пригодиться. Боюсь – ни на что.
Шарлей глянул на него по-над кружкой.
– Пригодиться, говоришь. В чем и как? Легко проверить.
Крикни: «На помощь, Шарлей!» И помощь будет тебе оказана.
Рейневан пожал плечами и развернулся, намереваясь уйти. При
этом кого-то задел. А тот ударил его лошадь так сильно, что она взвизгнула и
дернулась, свалив обидчика в навоз.
– Как ходишь, жлоб? Куда прешь со своей скотиной? Это
город, а не твоя зачуханная деревня!
Человек, которого он нечаянно задел, был одним из трех
молодых мужчин, одетых богато, модно и элегантно. Все трое были невероятно
похожи – одинаковые фантазийные фески на волосах, завитых на железках, подбитые
ватой кафтаны, простеганные так густо, что их рукава смахивали на огромных
гусениц. На мужчинах были вошедшие в моду облегающие парижские брюки,
называемые mi-parti,
[161]
штанины которых сшивают из тканей
контрастных цветов. Все трое держали в руках изящные тросточки с шариками.
– Иисусе Христе и все святые, – бросил модник,
накручивая тросточкой мельницу. – Что за хамство пышно цветет в этой
Силезии, что за непристойная дикость! Кто-нибудь когда-нибудь научит их культуре?
– Придется, – сказал второй с таким же галльским
акцентом, – взять на себя этот неблагодарный труд. И провести их в Европу.
– Верно, – подхватил третий модник в сине-красных mi-parti. –
Для начала, в порядке введения, обработаем по-европейски шкуру этому
простофиле. А ну, господа, за палки! И не ленитесь!
– Эй-эй! – крикнул хозяин пивного ларька. –
Без дебошей, господа купцы! Не то стражу кликну!
– Заткнись, силезский хам, а то достанется и тебе.
Рейневан собрался было убежать, да не успел. Трость ударила
его по плечу, вторая с сухим треском попала по спине, третья саданула по
ягодицам. Он решил, что ждать дальнейших ударов нет смысла, и крикнул:
– На помощь! Шарлей! На помощь!
Шарлей, который посматривал на происходящее с умеренным
интересом, отставил кружку и не спеша подошел.
– Хватит шалить, господа.
Модники оглянулись – и как по команде расхохотались.
Действительно, Рейневан должен был это признать, демерит в своем куцем и пестром
одеянии выглядел не наилучшим образом.
– Господи Иисусе, – фыркнул первый модник, видать,
набожный. – Ну и потешные же субъекты попадаются на здешнем краю света!
– Какой-то местный шут, – определил второй. –
Сразу видно по чудаческой одежде.
– Не одежда красит человека, – холодно ответил
Шарлей. – Уйдите отсюда, любезные. Да поскорее.
– Что?
– Господа, – повторил Шарлей, – соблаговолите
мирно удалиться. То есть уйти куда-нибудь подальше. Не обязательно в Париж.
Достаточно на другой край города.
– Чтоооо?
– Господа, – медленно, терпеливо и настойчиво,
словно детям, повторил Шарлей. – Соизвольте отсюда уйти. И заняться
чем-нибудь для себя более привычным. Содомией, например. В противном случае вы,
господа, будете побиты, к тому же основательно. И прежде чем кто-либо из вас
успеет проговорить credo in Deum patrem omnipotentem.
[162]