Немаловажные события также и в культуре в те времена
происходили. Проповедовал вдохновенный Бернардин Сиенский, проповедовал Ян
Канти и Ян Капистран, поучали Ян Джерсон и Павел Влодковиц, писали поучения
Кристина из Пизы и Фома Кемпийский. Писал свою превосходную хронику Вавжинец из
Бжезовой, писал иконы Андрей Рублев, писал Томасо Масаччио, художествовал
Роберт Кемпин; Ян ван Эйк, придворный живописец короля Яна Баварского, творил
для кафедрального собора Святого Бавона в Генте «Алтарь Мистического Агнца»,
вельми прелестный полиптих, украшающий ныне часовню Йодокуса Выда. Во Флоренции
мэтр Пиппо Брунелески окончил строительство пренаичудеснейшей часовни над
четырьмя нефами церкви Santa Maria del Fiore, да и мы в Силезии не хуже – у нас
господин Петр из Франкенштейна окончил в городе Ниса строительство весьма
пышной церкви, посвященной святому Иакову. Это совсем от Малича недалеко. Кто
не бывал и не видел, может побывать и увидеть. В том же 1422 году, в самую
масленицу, в городе Лида с великой помпой отметил свои годы старый литвин,
польский король Ягайло – взял в жены Софью Гольшанскую, девушку в расцвете сил,
молоденькую, семнадцатилетнюю, больше чем на полста лет моложе себя.
Поговаривали, девица та больше красотой, нежели поведением славилась. Ну, так и
забот потом с нею была уйма. Но Ягайло, будто напрочь забыв, как следует тешить
юную супружницу, уже в начале лета отправился воевать прусских господ,
крестоносцев, стало быть. А потом новому – после Кюхмайстера – Великому
Магистру Ордена, господину Павлу Руссдорфскому, чуть ли не сразу после
вступления в сан довелось ознакомиться – и крепко – с польским оружием. Как там
в Сонкином ложе под балдахином у Ягайлы дело шло, сказать трудно, но чтобы
набить крестоносцам морды, Ягайле силенок хватило. Ходом вещей и в Чешском
королевстве много серьезного в то время творилось. Великое там было
возбуждение, большой крови разлив и непрекращающаяся бойня. О чем мне, впрочем,
никак говорить нельзя. Соблаговолите, уважаемые, простить деда, но страх –
свойствие человеческое, а мне уже не раз доставалось по шеям за лишнее слово.
Ведь на ваших, господа, куртках я вижу польские перевязи и отличия, а на ваших,
благородные чехи, петухов панов из Доброй Воды и стрелы рыцарей из Стракониц… А
вы, воинственный муж Цеттриц, о зубровой голове в гербе мечтаете. А о ваших,
господин рыцарь, косых шашечках и грифах я даже сказать ничего не сумею. Да и
не исключено, что ты, брат-францисканец, не доносишь Sanctum Officium,
[9]
а то, что вы, братья-доминиканцы, доносите, то это уж как пить
дать. Потому, сами понимаете, мне в таком международно-разбойном обществе никак
невозможно о чешских делах распространяться, не зная, кто тут за Альбрехта
стоит, а кто за польского короля и королевича. Кто за Менгарта из Градца и
Олдржиха из Рожмберка, а кто за Гинка Пташку из Пиркштайна и Яна Колду из
Жампаха. Кто тут сторонник Спытка, окружного правителя из Мельштына, а кто –
епископа Олесьницкого. А меня вовсе не тянет быть побитым. Я ведь знаю, что
получу, потому как уж несколько раз доставалось. Спрашиваете, как так? А вот
так: ежели ляпну, что в те времена, о которых я болтаю, бравые чешские гуситы
крепко отделали немцев, один за другим в пух и прах раздолбав три папских
крестовых похода, то того и гляди получу в лоб от одних. А скажу, что тогда в
битвах под Витковым Вышеградом, Жатцем и Немецким Бродом еретики победили
крестоносцев с дьявольской помощью, то возьмут меня в переделку другие. Так что
лучше уж помалкивать, а если что и сказать, так беспристрастно, как и пристало
сообщающему, изложить дело, как говорится, sine ira et studio,
[10]
кратко, хладно, по-деловому, и никаких замечаний от себя не добавлять.
Потому я и скажу кратко: осенью 1420 года польский король
Ягайло отказался принять чешскую корону, которую ему предлагали гуситы. В
Кракове придумали, что корону ту примет литовский dux Витольд, которому всегда
королевствовать хотелось. Однако, чтобы ни кесаря римского Сигизмунда, ни папу
римского чересчур-то не раздражать, послали в Чехию Витольдова кузена
Сигизмунда, сына Корыбуты. Корыбутович во главе пяти тысяч польских рыцарей
прибыл в Злату Прагу в 1422 году как раз на святого Станислава.
[11]
Однако уже на Трех Царей
[12]
следующего года князьку пришлось
возворотиться в Литву – так зарились на это чешское наследство Люксембуржец и
Одо Колонна – Святой Отец Мартин V. И что скажете? Уже в 1424 году, на
Благовещенье, Корыбутович снова явился в Прагу. На сей раз уже наперекор Ягайле
и Витольду, наперекор папе, наперекор римскому кесарю. Как призванный и
изгнанный. Во главе себе подобных призванных. И уже не тысячи, как прежде, а
всего лишь сотни насчитывающих… В Праге же переворот, как Сатурн пожирал
собственных детей, так и здесь лагерь боролся с лагерем. Яна из Желива,
обезглавленного в понедельник после поминального воскресенья 1422 года, уже в
мае того же года оплакивали во всех церквях как мученика. Твердо так же
противилась Злата Прага Табору, но тут нашла коса на камень. То есть на Яна
Жижку, великого воина. В лето Господне 1424 года, на второй день после июньских
нон,
[13]
под Маслешовом у речки Богинки Жижка преподал пражанам
жуткий урок. Много, ох много было в Праге после той битвы вдов и сирот.
Как знать, может, и верно сиротские слезы стали причиной
того, что потом, в среду перед Гавлом, помер в Пшибыславе неподалеку от моравской
границы Ян Жижка из Троцкова, а опосля из Калиха. А погребли его в Карловом
Граде; там он и лежит. И как до того одни лили слезы из-за него, так теперь
другие оплакивали его самого. Что осиротил их. И потому назвали себя Сиротами…
Но ведь это-то помнят все. Потому как совсем недавние это
были времена. А кажутся такими… историческими.
Знаете, господа, как узнать, что время идет историческое?
Просто всего происходит очень много и быстро.
Конец света, как сказано, не наступил. Хоть многое указывало
на то, что наступит. Ведь начинались – точнехонько как говорили пророчества –
большие войны, и большие несчастья достались люду христианскому, и множество
мужей тогда сгинуло. Казалось, сам Бог хочет, чтобы пришествие нового порядка
предварила погибель старого. Казалось, что приближается Апокалипсис. Что
десятирогий Зверь выползает из бездны. Что вот-вот прогремят трубы и будут
сломаны печати. Что низвергнется огонь с небес. Что упадет Звезда Полынь на
треть рек и на источники вод. Что человек, увидя след ноги другого на пепелище,
примется след тот со слезами целовать.
Порой было так страшно, что, с вашего позволения, аж жопа
съеживалась.
Страшное было это время. Злое. Скверное. И ежели пожелаете,
господа, расскажу о нем. Ну, так просто, чтобы скуку забить, прежде чем
прекратится непогода, что нас тут держит.