Алексей вновь развернул смятую бумажку и прочел все от
начала до конца.
“Милостивый государь! — было написано по-русски, мелким, то
ли небрежным женским, то ли скупым мужским, почерком.
— Спешу довести до вашего сведения, что в Риге на днях
появилась небезызвестная мадам Ш., от баснословной алчности коей лишь недавно
избавилось русское общество.
Помните эти билетики на ее выступления, кои распространялись
по подписке — тысяча рублей за место? Мадам Ш. не оставила привычки блистать на
публике. Дама сия намерена быть завтра на общественном гулянье близ Домского
собора, причем собирается выставить на обозренье знаменитые жемчуга генеральши
Кутузовой.
Вы, конечно, знаете эту историю, в свое время
скандализовавшую все приличное общество С.-Петербурга. В Риге об этом, как,
впрочем, и о самой мадам Ш. вряд ли кому известно, так что особа сия может
вполне потворствовать своей беспримерной наглости.
Конечно, есть люди, которые рады были бросить ей в лицо все,
что накопилось, однако, увы, к ней теперь и подступиться не подступишься. Эта
увядающая Клеопатра всюду таскает за собою молодого человека, никому не
известного ничем, даже именем, а только лишь своим прозвищем — Рыцарь-убийца.
Ходят слухи, что он по уши влюблен в мадам Ш. и спуску не
дает никому, кто осмелится бросить в ее сторону мало-мальски косой взгляд.
Молва гласит, что он буквально на днях убил в Петербурге на
дуэли небезызвестного генерала Т., с коим Вы, милостивый государь, встречались
11 марта за дружеским ужином в Лейб-кампанском корпусе (verbum sapienti!
[28]),
— убил только за то, что означенный генерал позволил себе намекнуть, а не
состоит ли мадам Ш. в агентах Первого консула, и не плясал ли таким образом
император под французскую дудку, когда посылал русских казаков на погибель в
Индию?
Не секрет, что мысль сия была ему внушена графом Кутайсовым,
который частенько навещал постель нашей любительницы жемчугов…
Пишу Вам обо всем этом лишь с одной целью: умолять Вас ни в
коем случае не встревать в разговоры с мадам Ш. и не отвечать на издевки
молодого задиры. Остаюсь вечно ваша — незнакомая доброжелательница”.
“Ваша незнакомая доброжелательница!” Как же, рассказывайте —
незнакомая! Алексей ни мгновения не сомневался, что письмо сочинено самой мадам
Ш. — вернее, Луизой Шевалье.
И уж такой она была доброжелательницей бедняге Скарятину,
что не пожалела никаких сил, даже не пощадила своего имени, чтобы как можно
сильнее раззадорить простодушного задиру-капитана.
Она, очевидно, хорошо знала натуру этого человека,
принадлежавшего к числу тех забияк и бретеров, для которых всякое
предостережение кажется оскорблением, мгновенно обращается в свою
противоположное!” и только подливает масла в огонь ссоры.
Скарятин был человеком безудержным… И уж, конечно, его
должна была вывести из себя весть о гибели “генерала Т.” — Алексеева дядюшки
Талызина.
Наш герой сразу смекнул, о ком здесь речь, хотя намеки на
какой-то там ужин 11 марта остались ему неясны. Verbum sapienti… ну, знать, он
не умный!
А Скарятин все понял — со всех ног ринулся в ловушку, умело
расставленную мадам Шевалье, — и… и Рыцарь-убийца оправдал свое название,
Алексей схватился за голову.
Господи, боже, творец наш! Да чем же ты думал, когда
создавал этих бездушных, бесчувственных, лживых, хладнокровных исчадий —
женщин?!
Правду говорят люди опытные: каждая из них — Далила, леди
Макбет, и это еще можно счесть за комплимент!
Первая любовница Алексея хладнокровно вовлекла его во грех —
вполне возможно будучи в курсе того, что в спальне остывает тело ее задушенного
любовника.
“Нет, она не знала, она тут ни при чем!” — чудилось,
вскричало что-то в его груди… ну да, глупое сердце, что ж еще!
И как ни был Алексей озлоблен сейчас против всех женщин на
свете, он не мог не задрожать, вспоминая, как поцарапывал его грудь острый коготок,
описывая дразнящие круги вокруг соска, а потом… потом, совсем уже потом! — она
захватила губами его пальцы, средний и безымянный, и до тех пор ласкала луночки
возле ногтей своими губами и языком, пока наслаждение не стало совсем уж
непереносимым, и он не… Вот именно!
Алексей несколько раз быстро, сильно стукнул себя по лбу,
изгоняя воспоминания, от которых штаны вдруг сделались ему тесны, и заставил
себя задуматься о мадам Шевалье.
Тоже хороша пташка, ничего не скажешь! Сначала диковинным
образом спасла ему жизнь (как зарекомендовавшему себя убийце!), потом щедро, ну
очень щедро вознаградила “объедками с императорской тарелки”, а потом обрекла
на смерть.
Что, если бы Скарятин не допустил рокового промаха и вместо
него нанизанным на шпагу оказался бы Алексей? Скатилась бы хоть одна слезинка с
нарумяненного личика мадам Шевалье на ее знаменитые жемчуга? Или она
озаботилась бы лишь тем, что теперь надобно искать нового убийцу для Скарятина?
Кстати, а зачем ей это надо было — непременно избавиться от
Скарятина? Искаженное лицо Луизы всплыло перед глазами Алексея, ее рот, то
целующий белый шарф, то жадно шепчущий: “Этим шарфом был задушен император!”
За эту смерть Скарятин сам был обречён на смерть… Алексей
мог оказаться раненым, но даже самая малая из нанесенных им капитану царапин
должна была сделаться для того смертельной.
Лезвие шпаги было испачкано вовсе не засохшей кровью
какой-то там давней жертвы — это был яд, Алексей понимал это сейчас так же
ясно, как если бы сам видел руки коварной Луизы (или Жан-Поля, или Огюста —
какая разница!), наносящие зелье на острие.
Скарятин был обречен, потому что он задушил императора.
Талызин был обречен, потому что он не захотел или не смог спасти императора от
смерти. Алексей был спасен, потому что убил Талызина, нет, его он не убивал,
убил только Скарятина, сделавшись игрушкой в руках женщины… в руках судьбы.
Судьба — ведь тоже женщина. Фортуна! Участь! Доля!
Алексей схватился за голову и бросился бежать, сам не зная
куда, только бы не видеть этого сонмища женских лиц, кружащихся вокруг него.
Странным образом вернула самообладание мысль о том, что слово “рок” все-таки
мужского рода. А также — Случай. Счастливый случай… Вдруг хоть этот окажется
милостив?
Может, и окажется — если и сам Алексей поступит как мужчина,
а не как женская утирка. Сейчас: главное — избавиться от навязчивой Судьбы,
которая влачит его, словно река мусор, попавший на стремнину.