«Искупаюсь, – решил Николай и начал раздеваться. –
Что я – мальчишка малой, что ли?»
Он стащил рубаху и остановился. «Да что ж это я делаю-то, а?
Куда с пьяных глаз купаться собрался?»
– Совсем задурили мне голову, – вслух сказал он,
чтобы прогнать наваждение: притягивающий к себе черный омут, в середине
которого медленно кружится водоворот, а в нем – белый ароматный цветок. –
Чубушник, что ли, где цветет?
Под ноги ему плеснула волна, и на другой стороне омута
раздался негромкий смех. Смеялась женщина.
У Николая подогнулись ноги. Вцепившись в ворот собственной
рубахи, он опустился на траву, и в свете вышедшей из-за облака луны увидел
женский силуэт под ивами. Женщина снова рассмеялась, изогнулась и ушла в черную
воду с головой. В ветвях ивы засветились призрачные голубоватые огоньки.
Николай попытался отползти от берега, но тело не слушалось.
Замерев, он следил за неподвижной гладью воды, пытаясь убедить себя в том, что
ему все привиделось.
– Что, загляделся? – раздался низкий голос от
зарослей рогозника в пяти шагах от него.
Она уже была там – плескалась в воде: темноволосая, с яркими
зелеными глазами, цвет которых он различал даже в темноте. Глаза широко
расставленные, бесовские, с диким огоньком, брови – дугой, нос тонкий, а губы
пухлые, алые. Отдаленно напоминала она Оксану, жену соседа Гришки Копытина, на
которую мужики со всего села заглядывались, но Оксана была недотрога, а эта,
казалось, зовет к себе, просит ласки. «Красота-то какая… С ума сойти можно от
такой красоты». Страх его вдруг испарился, словно и не было, и Николаю
неудержимо захотелось нырнуть к ней в омут.
– Загляделся, – хрипло ответил Николай, жадно
вглядываясь в лицо женщины. – Уж больно ты хороша!
Над водой снова раздался негромкий смех, затем всплеск, как
от удара веслом, – и темноволосая красавица подплыла чуть ближе.
– А ты не боишься, а? – Она играла, заманивала его
в свой омут, дразнила белым цветком с дурманящим запахом. – Не боишься
меня, милый?
Николай не отводил от нее взгляда. Колдовские глаза манили,
губы, сложившиеся в насмешливую улыбку, были такими красными, словно она ела
вишню, и сок стекал по ним. «А кожа-то какая белая… Как цветок». В голове у
него помутилось, он не понимал ничего, кроме одного: сказала бы сейчас, что
поцелует его, так полез бы за ней хоть в омут, хоть к самим чертям.
– Не боюсь. За такую красавицу, как ты, все бы отдал.
– И жизнь бы отдал?
– И жизнь, – не задумываясь, кивнул он.
Зазвенел смех, и женщина бесшумно нырнула снова – только
круги пошли по воде.
Вынырнула она на середине пруда – покачалась немного на воде,
поводила тонкой белоснежной рукой вокруг себя. Волосы вились вокруг прекрасного
лица, словно водоросли.
– А ты мне нравишься. – Она говорила негромко, но
Николай различал каждое слово. – Не боишься меня… И смерти не боишься.
Хотя что ее бояться! Правда?
– Правда! – подтвердил Николай, готовый
согласиться со всем, что она скажет.
Странная улыбка пробежала по ее лицу, и женщина тряхнула
головой.
– Вот и хорошо. А жизни – жизни ты не боишься? – В
голосе ее появилась непонятная тоска, и Николай задумался, прежде чем ответить.
– Жизни-то? – переспросил он. – Пожалуй, что
боюсь немного.
– А чего ты боишься, милый?
– Боюсь, что как-нибудь станется не по-моему, а я и
сделать ничего не смогу. – Он чувствовал, что неуклюже выразил то, что
хотелось, но иначе не мог.
Впрочем, женщина поняла.
– Ах, вот значит, как… А хочешь, я тебе помогу? Я
сегодня добрая, хорошая, мне хочется славное дело сделать. – Она глуховато
рассмеялась, в глазах снова промелькнули зеленые огоньки.
Николай не понял, как она может ему помочь, но кивнул.
– Только тебе и самому придется потрудиться. –
Голос с середины пруда становился тише, так что Николаю теперь приходилось
прислушиваться, чтобы разобрать слова. – Запомни меня. Запомни, слышишь?
– Вернись! – взмолился он.
Луна зашла за облака, и он больше не видел ее лица – только
силуэт на воде.
– Запомни! – прозвучало снова, но он не был
уверен: просит ли об этом прекрасная темноволосая женщина с зелеными глазами,
или ему только чудится.
– Я запомню, – пообещал он, ощущая, что вдруг
стало тяжело дышать. – Только не уходи сейчас, дай еще на тебя посмотреть,
хоть секундочку!
В следующий миг она вынырнула из воды возле него, и Николай,
вздрогнув, наклонился к ней. Обхватив его за шею холодной рукой – он
чувствовал, как стекают капли воды по спине, – она зашептала ему в лицо:
– Посмотрел? Нарисуй меня такой – красивой. Или из
глины слепи. А еще лучше – из дерева вырежи. Дерево – оно живое, всю красоту
мою сохранит. Запомни, милый: если я у тебя буду, то любое желание выполню.
«Выполню, выполню, выполню…» – отдавалось у него в голове.
Губы близко-близко, белоснежная кожа пахнет тиной, и глаза –
как омуты.
– Хочешь – возьми молодую иву, что на том берегу, а
старую не трогай. Молодая тебе нужна…
«Нужна, нужна, нужна…» Сладкий запах обволакивает, мысли в
голове путаются, и белый цветок уже не манит на середину омута, а отражается в
зеленых глазах.
– Только смотри, сделай меня красивой! Получится –
загадывай, что хочешь…
«Хочешь, хочешь, хочешь…»
Цветок закрутился, завертелся бешено, вдруг стал огромным –
больше луны, больше омута – и опустился на Николая, словно закрыл его белым
сладким одеялом. Холодные руки отпустили его шею, и, вскрикнув, он упал без
сознания на росистую траву.
– Слышь, Рай, Колька-тракторист что вытворяет?
– Файки-счетовода муж? Не, не слышала.
– Говорят, до того напился вчера, что жена его только
под утро отыскала. В лесу валялся под кустами да кричал чего-то непонятное!
– Ой, попадет ему от Михал Дмитрича!
– Может, обойдется. Все ж выходной сегодня, прогула у
него нету. Да и праздник у парня как-никак. Ой, а Фаина-то его по мордасам
отлупила, слышала?
– Да ну?!
– Вот тебе и «да ну»! Отходила, говорят, ветками, так
что теперь Колька и на улицу показаться не может – вся рожа располосована.
– Пойду Машке Кропотовой расскажу – она небось и не
слыхала. Ох, мужики-мужики… Знают, что водка до добра не доводит, – и все
равно пьют! Колька, поди, сейчас похмельем мается.
Николай Хохлов не маялся похмельем. Голова его была ясной, и
вот уже два часа он занимался очень странным, с точки зрения его жены, делом:
вырезал из дерева какую-то игрушку.