– В подобной ситуации, я считаю, нам следует быть более
демократичными, – пожала плечами «Рыжий Парик». – Не забывайте, что
только вы родились в этой стране. Как бы ни была хороша память Фила, вы с
большим успехом сможете вывести нас отсюда в ту деревню. Учтите, что мы будем
очень спешить. Вы не приказываете Гассану умереть и не бросаете его на произвол
судьбы. Он вызвался на все это исключительно, подчеркиваю, исключительно
добровольно.
– Я убью Мертвяка, – спокойно сказал
Гассан, – а затем догоню вас. Я знаю множество способов укрыться от
преследования. А затем я пойду по вашему следу.
– Это мое дело – убить вампира!
– Тогда, раз мы не можем договориться, то пусть нас
рассудит жребий, – заявил Гассан. – Если только у нас не забрали
деньги вместе с оружием.
– У меня есть кое-какая мелочь, – сказала Элен.
– Подбросьте ее вверх, – попросил я и, когда
монета стала падать, произнес:
– Орел!
Гассан пожал плечами. Он оказался удачливее меня… и мне
оставалось только пожелать ему победы.
Гассан усмехнулся:
– Так у меня на роду написано…
Затем он сел, прислонившись спиной к стене, вытащил узкий
нож и начал подрезать ногти. Он всегда был очень опрятным убийцей и всегда
считал, что опрятность в чем-то сродни черной магии.
Когда солнце стало медленно клониться к западу, Моурби снова
навестил нас, приведя с собой целый конвой куретов с мечами.
– Пришло время, – торжественно объявил он, –
и вы должны сказать нам, кто из вас рискует сразиться с нашим богатырем?
– Гассан! – сказал я.
– Очень хорошо. Тогда пошли. Только, пожалуйста, без
всяких там глупостей. Меня коробит от мысли, что на праздник будет доставлен
испорченный товар…
Окруженные со всех сторон мечами, мы вышли из барака и
двинулись вдоль деревни. Прошли мимо загона и увидели там лошадей. Даже
несмотря на то, что лошади были далеки от совершенства, и их бока к тому же
были покрыты язвами, проходя мимо, мы все же внимательно осмотрели каждую, как
бы уже примеряясь, какую выбрать.
Деревня состояла примерно из тридцати бараков, таких же, как
и тот, в котором нас держали. Мы шли по грязной дороге, усеянной мусором.
Отовсюду воняло потом, мочой, гнилыми фруктами, едким дымом.
Пройдя около ста метров, мы повернули налево. Улица здесь
заканчивалась, и дальше мы шли по тропе, спускаясь вниз с холма к большому
расчищенному месту.
Толстая лысая женщина, с невероятно огромной грудью и
разъеденным раковыми наростами лицом, возилась около очага, предназначенного
для поджаривания туш. Увидев нас, она улыбнулась и громко причмокнула.
Впереди, чуть дальше, была расположена площадка с хорошо
утрамбованной голой землей. Огромное, обвитое лианами тропическое дерево,
приспособившееся к нашему климату, стояло на одном краю площадки, а вокруг него
были расположены в несколько рядов более чем двухметровые факелы, пламя которых
развевалось на ветру, подобно знаменам.
На другом конце был виден наиболее аккуратный из всех
бараков, виденных нами здесь, высотой в пять метров и метров десять шириной по
фасаду. Он был выкрашен в ярко-красный цвет и весь покрыт магическими
символами, похожими на языческие письмена северо-американских индейцев.
Посреди фасада была высокая дверь, которую охраняли два
автоматчика-курета.
Солнце уже почти зашло за горизонт. Моурби заставил нас
прошагать через всю площадку к дереву. Около ста зрителей с зажженными факелами
расположились прямо на земле по обе стороны площадки.
Моурби величественно указал в сторону красного барака.
– Как вам нравится мой дом? – спросил он.
– Просто прелесть, – ответил я.
– Со мной живет один мой приятель, но днем он спит. С
ним вы и должны будете встретиться.
Мы подошли к подножию большого дерева. Моурби оставил нас
там на попечение стражи, а сам вышел на середину площадки и обратился к куретам
по-гречески.
Мы договорились между собой, что будем ждать почти до самого
конца поединка, каков бы ни был его исход. Когда дикари будут более всего
возбуждены, и все внимание будет сосредоточено на последнем аккорде поединка,
мы попытаемся вырваться. Женщин мы поставили в центре нашей группы. Сам я
пробрался к воину, державшему в правой руке меч. При первом же удобном случае я
намеревался прикончить его на месте. Но очень плохо было то, что мы находились
на дальнем конце площадки. Чтобы пробиться к лошадям, нам нужно было проложить
себе путь через все это пространство.
– …И тогда, тем вечером, – вещал тем временем
Моурби, – Мертвый поднялся, сокрушил этого могучего воина, Гассана,
переломал ему кости и бросил его на наше место для пиршества. Затем, после
того, как он убил этого страшного врага, он выпил его кровь прямо из горла,
съел его печень, сырую и еще дымящуюся. Вот что он сделал в ту ночь. Велико
было его мужество…
– Могучий! О, Могучий! – взревела толпа, и кто-то
начал колотить в барабан.
– Теперь мы будем звать его, чтобы он снова был с
нами! – закричал Моурби. Толпа одобрительно взревела:
– Чтобы он снова был с нами!
– Ура! Ура! Ура!
– Ура! Ура! Ура!
– С острыми белыми зубами!
– С белой, белой кожей!
– Руками, которые все крушат!
– Ртом, который пьет!
– Кровь жизни!
– Великое наше племя!
– Великий Мертвый! Великий Мертвый!
Глотки людей, полулюдей и нелюдей дружно обрушили этот
бравый гимн на площадку, как могучую волну прилива.
Наши стражники также ревели во всю глотку.
Миштиго закрыл свои чувствительные уши, лицо его выражало
крайнее мучение. Моя голова тоже зазвенела. Дос Сантос перекрестился, но один
из стражников покачал головой и поднял свой меч. Дос пожал плечами и снова
повернул голову в сторону дикарей.
Моурби подошел к бараку и трижды постучал в дверь.
Один из стражников распахнул ее перед ним. Внутри виднелся
огромный черный катафалк в окружении черепов людей и животных. На нем покоился
гроб черного дерева, украшенный изогнутыми золочеными полосами.
По приказу Моурби стражники подняли крышку.