– Ребенок?!
Юлия Михайловна с презрением смотрела на съежившуюся в
кресле Веронику.
– Ты, безмозглая корова, ухитрилась забеременеть?
Сейчас? Когда тебе еще целый год учиться? О чем ты думала, дура белобрысая?!
Вероника не могла даже открыть рот под потоком ругательств
матери.
– Ты сама еще полуребенок, ты не можешь толком нести
ответственность даже за себя, а не то что за другого человека, –
отчеканивала мать, словно вбивая каждое слово гвоздями Веронике в голову. –
Со мной пришла посоветоваться? Нет, дорогуша, ты пришла сказать: вот тебе,
Юленька, подарок в подоле – помогай мне и расти его! Так вот, милая моя, что я
тебе скажу…
Мать остановилась на секунду и подумала.
– Я тебе взвалить на меня такую ношу не дам. У меня
сейчас жизнь в самом расцвете, и не так-то долго моему расцвету продолжаться.
Поэтому или ты отправляешься к врачу, и мы с тобой живем потом по-хорошему,
или… или иди на все четыре стороны. Если ты такая взрослая, что смогла
ребеночка заделать, значит, сможешь и прокормить его. Решай сама.
Она вышла из комнаты, оставив оглушенную Веронику одну.
Вероника поморгала, встала из кресла и подумала, что должна позвонить Мите. Но
сначала нужно собрать вещи.
Ненавижу ее. Господи, как я ее ненавижу! Никогда не думал,
что способен на такое.
Самое плохое не ненависть, а то, как я воспринимаю это
чувство. Оно мне нравится. Что скрывать, я никогда не считал себя героем,
способным защитить свою семью от любых катаклизмов. Я боялся хулиганов в
подворотне – стыдно признаваться, но боялся. Я и сейчас их боюсь. Боюсь, что с
детьми что-нибудь случится, а я не смогу помочь им. Я очень многого боюсь.
Но ненависть во мне делает меня сильнее. Я ощущаю ее своим
другом, и меня пугает это, ведь так недалеко и до шизофрении: разве можно
думать о каком-то чувстве, которое тебе подвластно, как о друге? Но в том-то и
дело, что моя ненависть неподвластна мне. Она поднимается из таких глубин,
которые я никогда не предполагал в себе, и хочет выплеснуться наружу. Не в
крике – крик беспомощен, не в махании кулаками – драка ничего не решает… Нет,
моей ненависти нужно большее: уничтожить угрозу моей семье, стереть ее с лица
земли, чтобы ничто не напоминало о ее существовании.
Я и опасаюсь своей ненависти, и горжусь ею, и еще горжусь
собой – тем, что я, оказывается, не такой уж и трус, каким считал себя
много-много лет. Но за гордостью прячется паника: что, если настанет момент,
когда моя ненависть выплеснется целиком? Что тогда будет с нами?
Глава 3
Сидя на стареньком диванчике, Макар Илюшин с усмешкой
смотрел, как его друг и напарник по работе Серега Бабкин разбирает сумку.
Сначала оттуда мощной рукой Бабкина были выужены две небольшие гирьки и
заботливо припрятаны под кровать, откуда кокетливо выглядывал фарфоровый горшок
с васильком на боку. Бабкин хмыкнул и горшок задвинул подальше, а гири поставил
поближе.
– Думаешь, не пригодится? – невинно спросил Макар,
кивая на горшок.
Но Бабкин на провокации поддаваться не желал и в ответ
только засопел. Следом за гирями последовал эспандер, зацепившийся за «молнию»
сумки и жалобно заскрипевший, когда Бабкин попытался освободить его. В конце
концов эспандер был освобожден, а следом Сергей вытащил из сумки маленький
пакет с вещами, зарядное устройство для телефона, зубную щетку – и сумка
Бабкина опустела.
– Это все, что ты привез?
По-мальчишески взъерошив руками светлые волосы, Макар
воззрился на свой чемодан, ждущий очереди в углу. Чемодан был не очень большой,
но такой плотный и солидный, что при взгляде на него сразу становилось ясно:
вещей в нем много.
– Зачем тащить с собой всю квартиру? – вопросил
Бабкин, подходя к окну и изучая пасторальный пейзаж – четырех коров, лениво
бредущих по пыльной дороге. – Я тебе сразу сказал: у тетушки все, что
надо, имеется. От дяди куча шмоток осталась. Да здесь ничего и не нужно: майка,
шорты, вот и весь гардероб.
– А перед девушками ты в чем будешь форсить, мой
неприхотливый друг? – поинтересовался Макар.
– Перед какими девушками?! Макар, это деревня. Деревня
с большой буквы. Тихое, спокойное место. Глушь, глухомань, дыра без
цивилизации. Ты местный магазин видел?
Макар вспомнил сарай под огромной вывеской, на которой было
написано: «Универсальный магазин». Да, «Универсальный магазин» впечатлял.
– Ну вот, – констатировал Бабкин, не дожидаясь
ответа. – Короче, забудь про город. Озеро – есть, лес – есть, еда у
тетушки – ум отъесть можно. Что еще для счастья нужно? Все, московскую жару
можешь выкинуть из головы. Месяц отдыха с полным отключением мозгов. Да
здравствует Игошино и любимая тетушка Дарья!
Он плюхнулся на широченную кровать и раскинул руки в разные
стороны, чуть не свернув светильник со столика. Макар повздыхал, поднялся с
диванчика и направился к чемодану.
Со стороны они смотрелись если не комично, то, по меньшей
мере, странно – большой, грузный, коротко стриженный темноволосый Сергей и
худой светловолосый Макар, которого все и всегда при первом знакомстве
принимали за студента-очкарика. Кроме тех, кто, встречаясь с ним, уже знал, что
видит перед собой состоявшегося профессионала – человека, занимающегося частными
расследованиями. Макару было тридцать три года, из которых последние шесть лет
он работал на себя. Вполне успешно. Его правилом было полагаться на интуицию
больше, чем на ум, и вместе с Бабкиным, который от природы был рационален и
логичен, они составили отличную пару. Илюшин в их союзе был главным, что было
понятно обоим и никогда не обсуждалось. Но в последний год спокойный,
флегматичный Сергей становился для Макара все незаменимее.
Илюшин раскладывал вещи на полке в шкафу, когда дверь
открылась и в комнату вошла Дарья Олеговна, а по-простому – тетя Даша.
Невысокая, улыбчивая, загорелая, она выглядела моложе своих шестидесяти пяти
лет. Короткие, рыжие от хны волосы были заколоты гребенкой, на которой сейчас
красовалась зеленая гусеница.
– Сереж, Егоровы-то приехали, – сообщила она,
доставая из кармана фартука пучок укропа и водружая его поверх горки вареных
овощей в пластмассовом тазике. Пучок тут же запах на всю комнату. – Ирка у
них за год выросла – не узнать! Еще год-другой – и будет тебе невеста.
– Была у меня уже одна невеста, – пробурчал
Бабкин. Он поднялся с кровати, подошел к тетушке и осторожно снял гусеницу с
гребенки. – Все помнят, чем дело кончилось?
– Да ладно тебе, подумаешь, нашел одну
стервозину, – махнула рукой Дарья Олеговна, предпочитавшая не вспоминать
про очень неудачный брак племянника, закончившийся разводом. – Что же
теперь, все холостым ходить до старости?
Бабкин открыл окно, отогнул краешек москитной сетки и бросил
извивающуюся гусеницу на траву.